Нельзя утверждать, что охраняющие «бывшего» гражданина чекисты были проникнуты к объекту своей заботы особым расположением. Они тоже не сомневались в том, что «подопечный» гражданин Маштаков никогда не был пролетарием умственного труда, а имел самое непосредственное отношение к «бывшим». Однако документы у Маштакова были в полном порядке, а у чекистов был ясный приказ: обеспечить означенному гражданину беспрепятственный проезд до места назначения и снабжение его усиленным пайком по категории военного летчика. Вместе с тем чекистам было поручено следить за Маштаковым с тем, чтобы он сдуру не попробовал сбежать.

Лишь один из сопровождающих, старшой, знал подлинное имя своего подшефного пассажира и то, что на самом деле в столицу он был привезен прямо с тюремной шконки. Знал он и то, что бывший генерал-майор при царском министерстве внутренних дел в свое время был начальником Петербургского охранного отделения и виртуозом допросов, сумевшим «сломать» и сделать сексотами не один десяток «несгибаемых» пламенных революционеров-подпольщиков. Знал он и о нынешнем задании экс-генерала Герасимова, а также и о том, что его ждет в случае профессиональной неудачи. А скорее всего – ждет в любом случае, ибо такие свидетели для советской власти было вредны и подлежали уничтожению.

Всякий раз, получая свой дневной паек, Маштаков-Герасимов смотрел на окружающих взглядом затравленного зверька. Усиленное питание чрезвычайно смущало пассажира в штатском. Поначалу он несколько раз порывался как можно деликатнее выложить свой пай на общий с чекистами стол, но тут же получая малоскрываемый презрительный отказ.

Кое-кто из сопровождающих взял в дорогу корзинки и свертки с нехитрыми домашними припасами – несколько картофелин, репчатый лук, «благоухающую» и весьма ржавую селедку, небольшие шматы сала. На станциях чекисты по жребию бегали к местным «королям»-начпродам[8], кричали и стучали кулаками, требуя пайковые припасы. Однако у вокзальных интендантов вопросов не вызывали только продуктовые спецкарточки гражданина Маштакова – по ним безропотно выдавался белый хлеб, мясные консервы, сахар и шоколад. Всем остальным зачастую приходилось довольствоваться той же ржавой селедкой, полусырыми ломтями черного хлеба и кубиками маргарина, который один из конвоиров с мрачным юмором называл наглядной иллюстрацией по дактилоскопии.

Как ни странно, старшой сумел подняться над классовым самосознанием оперативника ОГПУ, этого карающего меча революции. И чисто по-человечески ему было не только жаль Герасимова, но и понятен его страх перед будущим, смущение от вызывающе «роскошного» для окружающих доппайка. И именно он, в пример остальным товарищам, решил, что подать «пальмовую ветвь» – не самое постыдное дело для чекиста.

– Слушай, братва, а чего мы, в самом деле, отказываемся, человека обижаем? Чего рожу кривишь, товарищ Запрудный? Он что – сам себе этот доппаек выписал?! Ему дала летный паек советская власть – стало быть, посчитала это нужным! Ты что, против власти, Запрудный?

И, не слушая ответного лепетания, быстренько расстелил на столике чистую тряпицу, вывалил на нее «маштаковский» кулек и «художественно» дополнил его своими припасами.

– А ну, товарищи, вали все на стол, у кого что припрятано! Гребенюк, где твое сало? Соломкин, у тебя, кажись, картохи вареной малость оставалось? Маштаков, ты угощаешь? Тогда и сам не побрезгуй, товарищ, – он протянул экс-генералу ядреную луковицу.

С того обеда обстановка в вагоне явно изменилась. Лже-Маштаков даже выпросил себе «привилегию» бегать на очередную станцию за кипятком.

Наиболее бдительные пробовали предостеречь старшого от такой самодеятельности: а ну как сбежит «пролетарий умственного труда»?

– Знал бы ты, дурень, с какого «экспресса» Маштаков на наш поезд сел – не нес бы херни! – оборвал старшой. – Ну, вот он и идет! Я ж говорил!

А чуть смущенный своей задержкой и самостоятельностью гражданин Маштаков тем временем гордо брякнул на стол свою «добычу» – два небольших колечка явно конской колбасы.

Понюхав колбасу с видом знатока, старшой одобрительно кивнул:

– Подковы, интересно, успели с этой «говядины» при ее жизни снять? Молодец, Маштаков! Как ухитрился колбасу-то раздобыть?

Остаток пути до Новониколаевска «пролетарий умственного труда» с удовольствием развлекал попутчиков карточными фокусами. И с достоинством принимал жидкие восторженные хлопки в ладоши – не упоминая, впрочем, что лет этак двадцать назад за эти самые фокусы ему аплодировали царские министры и цвет дворянства…

* * *

Московский поезд прибыл в Новониколаевск почти на сутки раньше литерного эшелона с главным обвиняемым. Павлуновскому был представлен в истинном лице специалист по допросам экс-генерал Герасимов и не оставляющий сомнений мандат за подписью комиссара Трилиссера: предоставить гражданину Маштакову потребное ему время для общения с Унгерном. Павлуновский, в общем-то, против ничего не имел – только поинтересовался: какое именно время потребуется Герасимову для нахождения с бароном общего языка?

Герасимов-Маштаков пожал плечами: через два, максимум три дня он сможет определить: есть ли у арестованного Унгерна желание идти на контакт с допросчиком. Не пойдет за три дня – стало быть, не пойдет и за две недели.

Павлуновского, который вместе с местными чекистами готовил обвинительное заключение, срок Герасимова устроил больше, чем неопределенные рассуждения Глеба Бокия об основах психотронного воздействия на человеческое сознание.

Усевшись напротив Павлуновского вместе со своим помощником Кажинским, Бокия неторопливо и, как обычно, негромко, принялся вещать:

– Психотронное оружие – это комплекс привезенной нами уникальной электронно-лучевой аппаратуры, способной управлять психофизической деятельностью человека, целенаправленно разрушать его здоровье. Это высокоточное, разумное воздействие, которое применяется в совокупности с другими типами нелетального оружия и оружия психотехнологий. Поражающим фактором разработок Спецотдела является электромагнитная аппаратура, использующая мощные энергетические источники. Воздействие на арестованного осуществляется на клеточно-молекулярном уровне методом психофизической обработки мозга…

Ворвавшись в первую же паузу, Павлуновский задал свой прежний вопрос: сколько времени потребует это самое, как его…

– Поражающее воздействие, – угрюмо подсказал Кажинский. – Тут не может быть никаких точных сроков, товарищ. И гарантий, разумеется. При психотронном воздействии жертва даже не подозревает, что на ее мозг и организм оказывается дистанционное воздействие. Все чужие мысли и посылки она принимает за свои, все болезненные состояния она относит к естественным заболеваниям, к плохому состоянию своего здоровья. Так что тут многое зависит от объекта воздействия, его психики и душевного состояния. Такой человек-жертва при удачном воздействии на его психику способен рассказать все, что хотел намеренно скрыть…