И человеческой торговли духом не люблю я. И не важна цель,коей возбуждается дух ваш тщедушный, ибо, от цели зависимый, перестает он бытьдухом. Определяемым становится он из определяющего, если выставлен на продажу.Но не уместен торг, если товар подпорчен, да и сам торг — обесценивает.Разменяете дух — душок получите. А разменной монеты духа человеческого я нелюблю.

Не люблю я стремления человеческого делать свою судьбу.Карьера — то участь раба и дорога смерти. Нужно жить, и тогда необходимое данобудет, а более необходимого даже глупцу не может быть нужно. Ненужноевостребовано не будет, невостребованное сгниет и погубит необходимое гниеньемсвоим. Жизнь не более того, что она есть, но не может ее быть мало. Судьба же —довесок к жизни вашей, довесок ненужный и тлетворный для жизни. Не люблю ястремлений человеческих, ибо дурно от них пахнет.

Не люблю я стремления человеческого быть хорошим. Желаниеэто от неудовлетворенности, но когда же недостаточность рождала радость? А еслинет в человеке радости, как быть хорошим ему? Стремящийся быть хорошим длядругих пытается быть каким-то, но не самим Собой, а значит, и не быть вовсе.Если же тебя нет, то что в тебе проку? Стремящийся быть хорошим не можетхорошим быть, ибо его Самого нет. И потому стремление это — ложь, а я не люблюлжи человеческой.

Не люблю я служения человеческого, ибо ждет служащий заслужбу свою награды. Но разве жизнь ваша — не награда вам? А если нет, то,верно, и не живете вы! Или же думаете, что награда за служение ваше — этопохороны за государственный счет под выстрелы холостые? Так знайте же, чтослужите вы смерти служа! Только два пути есть, что известны мне: ты или не жилвовсе, или награждал жизнью. Не люблю я иллюзий человеческих, а служенье из ихчисла.

Не люблю я сомнений человеческих, ибо сомневающийсянеустойчив и зыбок. Какая разница, что все сделал ты правильно, если одолеваюттебя сомнения? Помни же, что сомнение разрушает деяние. И знай же, что несделал ты ничего, если полон сомнения. Жизнь не может быть относительной, втаком качестве ее нет и не может быть. Если нечто есть, то нельзя сомневаться вэтом. Не любит сомневающийся жизни, а я не люблю человеческого сомнения.

Не люблю я стремление человеческое делать добро. Если добро,что сделал ты, принесло радость тебе — это добро для тебя, а потому эгоизм.Признайся же в этом и не лги себе никогда! А если добро твое — добро, нонерадостно, то разве же это добро? Тот, кто хочет делать добро, тот следуетидее добра, но не добру. И потому растит он злобу жадную в сердце своем, истанет она местью черной, и погубит его, И не важно, кому будет мстить он —себе ли, другим, ибо сам он — иллюзии каторжник, сам он несчастен. Тот же, ктодобр, добрым быть не желая, — тот эгоист жизни, тот и пестует жизнь. Ностремящихся делать добро не люблю я.

Не люблю я и человеческих предпочтений, ибо одно не лучшедругого, но другое, и у каждого своя правда. Кто не видит этого — тот слеп. Акак слепому судить и оказывать предпочтение? Оказывая одному предпочтение, ты вправде отказываешь другому, а значит — лжешь ты, оказывая предпочтение. Вотпочему предпочтение всегда лживо! И если оказал ты в одном предпочтение, топоказал этим, что в остальном слаб, Признай же слабость свою и не бойся бытьслабым! Делай, что можешь, но не думай, что оказываешь тем предпочтение,которое не люблю я, как и все человеческое.

Не люблю я высокомерия человеческого, ибо высокомерие всякое— суть презрение, жизни выказанное. Тот же, кто данного ему не ценит, —тот предает. Не является благодарность покорностью, а покорность не бываетникогда благодарной, потому-то не люблю я и самобичевания человеческого. Неспособенвысокомерный разглядеть собственной слабости, этим претендует на абсолютнуюсилу — так и сядет он в лужу. А уничижающийся даже того не сделает, что в силахего. И не знаю я, кто лучше из этих двух, ведь не важно, почему предал тыжизнь. Ты сделал это!

Не люблю я самолюбования человеческого. Глупо гордитьсяростом своим или цветом волос — благодари за это родителей, ибо это ихгордость. Если же то, что постиг ты, — мудрость жизни, то это ее мудрость.Так чем же ты похваляешься? И даже то, что есть ты, — не твое, ибо придетвремя и будет все отнято, и не успеешь ты наиграться. Радуйся же, полоумныйНарцисс, вырвут с корнем тебя красотой твоей восхищенные! Любующийся, можешь тылюбоваться лишь собственной смертью! Дурной же вкус у того, кто смертью своей любуетсявместо жизни, а я потому не люблю человеческого самолюбования.

Не люблю я к свободе стремление человеческое, ибо не знаетевы, к чему стремитесь. Как можете вы стремиться, цели своей не ведая, и от чегохотите свободы? Не от жизни ли хотите освободиться? Так уже от нее вы свободны,стремящиеся, ибо умерли! Или хотите вы гарантий себе безнаказанности?! О, какже несвободны рабы, стремящиеся к свободе, полные страха! Нет, не будет вамсвободы такой! Никогда не будет! И какое дело вам до свободы, безумные, еслистрашитесь вы быть свободными? Зачем права вам, раболепные, если вы страшитесьбыть правыми? Страх ваш — вот цепи ваши, а свобода подлинная — это свобода отстраха. Но ждете вы, что дадут вам, а взять можете только сами. Смешно мнестремление ваше к свободе! Только мертвецы и стремятся к свободе вашей, ибо незнают они жизни, а я не люблю это стремление.

Но более всего не люблю я соль человеческого — отрицаниечеловеком самого Себя! Как случилось, что, будучи эгоистами, так ненавидите выэгоизм? Разве же не следует опереться на то, что имеешь, прежде движения? Начто же еще полагаться, если не на то, что ты есть? Так кого же пытаетесь выобмануть?

Быть эгоистом не значит лгать, но значит быть честным ссамим Собой. Ибо кто, как не эгоист, ощущает Себя самого. Кто, если не эгоист,может быть самим Собой для другого, позволив тем ему быть Другим? Знай же, что,отрицая Себя самого, ты отрицаешь Другого! Ты не только мертвец, но и убийца!

Лишь иллюзия одна — достойна твоего отрицания. А человек,отрицающий Себя самого, отрицает Жизнь, и он мертв, а потому не человек он, атруп. Я готов говорить с умершим, но я не могу говорить с живым трупом!Отрицающий Себя самого — отрицает меня, и не могу я говорить с ним, ибо менянет для него. Но я хочу говорить с человеком! Да, я не люблю человеческое, но ядорожу превыше всего человеком!

Человеческое есть нечто, что должно быть побеждено. Но чтосделали вы, дабы победить свое рабство?»

Словно медный язык монастырского колокола бился в эти минутыо чугунный обод, и он смолк вдруг, внезапно, замер в дрожащих руках звонаря…Заратустра медленно повернул ко мне голову. На его длинных, густых ресницахблеснула слеза, он глубоко вздохнул и после паузы прервал молчание:

— Желание быть сверхчеловеком, может быть, и похвально,не знаю… — он печально улыбнулся.

— Но ведь никто не был еще человеком. Есть песня, данет у певца ни слуха, ни голоса. Нельзя человеком быть в одиночку. Понимаешь?Не получается…