Она гремит на всю комнату…

Он слегка придерживает меня за плечи, деликатно помалкивая.

Они вообще со мной не разговаривают. Никто из них.

Меня так давно никто не обнимал. Просто так. Чтобы поделиться теплом. Успокоить.

Я очень пьяная…

— Как тебя…ик…зовут? — спрашиваю мужчину, пока он помогает мне спуститься с подоконника, придержав за талию.

— Максут. — Отвечает тот тихо, ведя шатающуюся меня в коридор, придерживая за локоть.

— А меня… ик… Мира… — сообщаю, щуря один глаз от яркого света.

Максут высокий. Очень. И обезличенный этой короткой стрижкой и суровой миной.

— Я знаю. — Отвечает мой цербер, осматриваясь. — Не хотите…освежиться? — Намекает он на то, что для всех будет лучше, если меня подадут в зал хотя бы чуть менее пьяную.

— Не желаю! — говорю, отталкивая его руки.

Хочу разозлить своего мужа так, чтобы…

Не знаю…

Максимально.

Ненавижу его.

На лице Максута искреннее беспокойство.

Он откашливается и смущённо бормочет, пряча глаза:

— Ваше платье…

Смотрю вниз на свой кроваво красный наряд и вижу, что одна бретелька съехала. Поправляю её, смутившись сама. Кроме Марата меня голой никто никогда не видел. Мне неловко.

В зале все на меня пялятся. Во-первых, я в красном. Во-вторых, я Мира Джафарова, а на неё пялятся все и всегда.

Мой муж зол.

Его ноздри раздуваются. Даже его любовница нервничает, просматривая то на него, то на меня.

А какой он с ней? Нежный? Или жёсткий? Или ещё какой-то?

Чтобы взбесить его ещё больше, закрываю глаза и начинаю оседать, теряя сознание.

Максут дело свое знает, поэтому подхватывает меня и шипит:

— Прекратите.

Он утаскивает меня из зала прямиком в машину, под тяжёлым взглядом своего господина и ещё тридцати человек.

Ну вот, для вечера, на который я не хотела идти, все закончилось на удивление чудно.

Мой муж приходит через три часа.

Ненавижу ожидание.

Это, пожалуй то, что я ненавижу в своей жизни больше всего на свете в данную минуту. Бесконечное ожидание.

— Я писать хочу. — Говорю ему, отрешенно глядя в окно.

— Закрой. Свой. Рот. — Говорит он в свою очередь и велит водителю, как обычно, занимая три четвёртых сидения. — Поехали.

Максут, который уселся вперёд, смотрит на меня через зеркало заднего вида. Хмурый. Ещё одна светлая душа.

Я правда очень хочу в туалет. Мне кажется, ещё чуть-чуть и я сделаю под собой лужу.

Если такое произойдёт, я покончу с собой.

Вообще, я всерьёз об этом никогда не думала, вряд ли я смогла бы. Но, при достойном стимуле…

На лбу выступает пот.

Сижу, сжавшись, и считаю секунды.

На него не смотрю.

Даже без этого его слишком много в этой машине. Его присутствие, его запах, его голос, пока он разговаривает по телефону, раздавая бесконечные указания. Он держит их все в голове, как и многое-многое другое. Память у него, как у компьютера. И считает он также. Он всегда точно знает, когда у меня месячные. Я сама так не слежу за циклом.

Я благодарна за то, что он меня игнорирует. Я даже не в состоянии напомнить о том, что ненавижу его.

Закрыв глаза, тихонько дышу.

Как только машина тормозит перед домом, выпрыгиваю из неё и несусь внутрь. Морщась и поскуливая.

Залетаю в туалет на первом этаже и блаженно делаю свои дела.

Вместе с физическим, меня накрывает и душевное опустошение.

Сажусь на пол и просто закрываю глаза.

— Мира. — Ломится в мой уютный туалет ненавистный голос.

Молчу, закрыв уши руками.

— Открой дверь.

У меня нет сил.

Сворачиваюсь на полу клубочком, желая заснуть.

Ненавижу.

На дверь обрушивается удар и она с грохотом ударяется об стену.

Марат стоит надо мной, расставив ноги. Скольжу по ним безразличным взглядом, поднимая вверх глаза. Упираюсь ими в его недовольное лицо. Заросшее чёрной щетиной лицо.

— Вставай. — Велит он, положив руки на бедра и отодвинув в сторону полы пиджака.

За выбитой дверь полно зрителей.

Вяло отталкиваюсь от пола и пытаюсь подняться.

— Что-то никак, — вздыхаю пьяно и печально, глядя на него с вызовом.

Он приседает рядом на корточки и подхватывает пальцами мой подбородок, разворачивая к себе моё лицо.

Смотрим друг другу в глаза.

Я его не боюсь. Не боюсь! Не боюсь! Не боюсь!

Вижу своё отражения в этих чёрных холодных омутах, за которыми ничего не разобрать! Чувствую дикую злость от этого холода! Стоит ему выйти за дверь нашей спальни, и он будто забывает о том, как ласкал меня ночью! Упорно и основательно! Будто хотел вывернуть на изнанку мою душу!

Мои глаза голубые. Отвечаю ему тем же! Тем же холодом!

Он сжимает челюсти и обманчиво мягко говорит:

— Если не хочешь расстаться со своей крысой, приведи себя в порядок и через пять минут будь в моём кабинете.

— Ты… — задыхаюсь от злости и толкаю его плечи. Хватаюсь за его рубашку и ору, повиснув на нём. — Только попробуй! Слышишь! Я…я…

Он отталкивает мои руки и встаёт, бросив незаинтересованное:

— Ты что?

Смотрю на него. Потом смотрю ЗА него. Где охрана прячет глаза, жалея меня. Там пять человек. И все смотрят.

Как же я ненавижу это…

— Я…вскрою себе вены… — дрожащим, но очень убедительным голосом сообщаю ему.

Мой муж мгновенно оказывается на коленях и хватает меня за вырез платья, дёргая на себя.

Наши лица почти соприкасаются. Моё лицо опаляет его драконье дыхание.

— Что ты сказала? — кошмарно угрожающе требует он.

Сглатываю. Я готова поклясться…что видела в его глазах…страх?..

Я…я не знаю…

Мне показалось…

У меня вообще в глазах троится…я так напилась…прямо, как и хотела…

Его цепкий взгляд блуждает по моему лицу. Внимательный, ничего не упускающий.

— Я покончу с собой… — повторяю более упрямо, начиная заводиться, злиться и сопеть.

Чтобы там ни было в его глазах, ЭТО сменилось насмешкой и спокойствием.