Как я тогда решила, так и поступила: никогда больше. И я годами сравнивала кошек, которых встречала в домах друзей, в магазинах, на фермах, бродячих уличных котов, котов, сидевших на стенах, или запомнившихся мне котов с той, оставшейся в памяти кошкой, которую никогда никто не мог бы заменить, — с тем ласковым голубовато-серым мурлыкающим созданием, в котором для меня воплощалось само понятие «кошка».

И, кроме того, в течение ряда лет образ жизни не позволял мне обзаводиться ничем, кроме самого необходимого: никаких излишеств, никаких любимых существ. Какие уж тут кошки, если я вечно переезжала с места на место, с квартиры на квартиру. Кошке требуется не меньше, чем человеку, нужен свой постоянный дом.

И только через двадцать пять лет в моей жизни появилось место для кошки.

Мы жили в большой неуютной квартире на Эрлс-Корт. И решили: нам требуется крутой, незакомплексованный нетребовательный кот, способный постоять за себя в той жестокой битве за власть, которая шла на задних дворах и на стенах между садовыми участками и которую мы наблюдали каждый раз, выглядывая из окна во двор. Он должен уметь ловить мышей и крыс или же пусть ест все, что ему дадут. И еще наш кот не должен быть породистым, то есть слабосильным.

Такой набор качеств, конечно, вовсе не подходит лондонским котам, скорее, он характерен для котов из Африки. Например, на ферме мы наливали котам в миску парное молоко, которое приносили ведрами сразу после дойки; любимцам перепадали огрызки с хозяйского стола; но никогда они не получали мяса — этим они сами себя обеспечивали. Если заболевшие не выздоравливали через несколько дней, их уничтожали. И на ферме можно содержать десяток котов, не думая об ящике для нечистот. А уж в их баталиях за сохранение статуса все шло в ход: подушки, стулья, ящик в углу сарая, дерево, клочок тени. Каждый претендовал на свой участок территории и защищал его: от домашних котов, от диких котов, от фермерских псов. Территория фермы доступна любому пришельцу, так что здесь среди животных, бывает, идет больше сражений, чем в городе, где домом или квартирой владеет один кот, в крайнем случае пара котов, и они защищают свои владения от чужих или агрессора. Что происходит между этими двумя котами в пределах пограничной линии — совсем другое дело. Но есть линия обороны от чужаков — это черный ход. Одна моя подруга здесь, в Лондоне, была вынуждена неделями держать в доме туалет для кота, потому что не менее десятка других, рассевшихся по стенкам и деревьям ее сада, поджидали его, чтобы убить. Потом у них изменилась направленность военных действий, и ее кот сумел снова заявить права на свой сад.

Мой выбор пал на молоденькую кошечку, черно-белую, неопределенного происхождения, но гарантированно послушную и чистоплотную. Зверек был довольно приятный, но я ее не полюбила; никогда не шла ни на какие уступки ей; короче, защищала себя. Я считала, что кошка нам попалась какая-то слабонервная: слишком беспокойная и суетливая; но я была несправедлива: ведь жизнь городских котов вообще неестественна, они не знают, что такое независимость, какой обладают кошки на ферме. Меня раздражало, что она, как собака, ждала нас с работы; норовила торчать в одной комнате с нами и постоянно требовала к себе внимания — как собака; да и когда рожала котят, не желала обходиться без нашей помощи. А уж если говорить об ее вкусовых пристрастиях, то кошка выиграла это сражение в первую же неделю. Ни разу, никогда она не съела ничего, кроме недожаренной телячьей печенки и чуть отваренного мерланга. Откуда у нее такие вкусы? Я спрашивала ее прежнего владельца, но он, конечно, не знал. Я предлагала кошке баночные консервы, объедки со стола; но она проявляла интерес, только когда мы ели печенку. Для нее — печенка, и ничего больше. Причем печенка должна быть поджарена исключительно на масле. Однажды я заставила ее поголодать, чтобы добиться подчинения. Ну, сами знаете: «Смешно выполнять кулинарные прихоти кошки, и т. д., и т. п., когда на других континентах люди голодают, и т. д.». Пять дней я предлагала ей кошачий корм, подавала объедки со стола. Пять дней она отходила в сторону, критически оглядев свою мисочку.

Каждый вечер я выбрасывала зачерствевшую еду, открывала новую банку, вновь наливала в миску молоко. Кошка похаживала рядом, осматривала то, что ей предложено, выпивала немного молока и удалялась. Она исхудала. Наверное, очень голодала. Но в конце концов сломалась не она — я.

Позади нашего большого дома деревянная лестница вела с площадки второго этажа прямо на задний двор. Там кошка и сидела, и оттуда ей было видно пространство в полдесятка ярдов — улица, сарай. Когда она впервые появилась у нас, собрались коты со всех окрестностей — знакомиться с новенькой. Наша кошечка примостилась на верхней ступеньке, готовая удрать в дом, если они подойдут слишком близко. Она была в два раза меньше любого из больших котов, сидевших в ожидании. И слишком молода, думала я, чтобы забеременеть; но она забеременела еще до того, как достаточно подросла, и ей рождение котят не принесло ничего хорошего, потому что мать сама еще не вышла из статуса котенка.

И теперь я снова обращаюсь к нашему старому другу — природе. Которая, как предполагается, все знает лучше нас. В природных условиях должна ли кошка беременеть до того, как достаточно повзрослеет? Будет ли она приносить потомство четыре-пять раз в год, по шесть котят в один присест? Конечно, кошка не только потребитель мышей и птиц; она сама представляет собой пищу для ястребов: те, распластавшись в потоках воздуха, парят над деревьями, под которыми она прячется со своими котятами. Маленький котенок, впервые выползший из убежища, подгоняемый любопытством, может легко исчезнуть в когтях ястреба. Возможно, кошка, занятая поиском пищи для себя и своих детенышей, сумеет защитить только одного котенка, максимум двух. Замечено, что, если у домашней кошки пять-шесть котят и двоих из них спрячешь, она вряд ли будет сильно переживать потерю: пожалуется, какое-то время поищет их, но вскоре забудет. Но если у нее двое котят и один исчезнет до того, как придет его время, шесть недель, тогда мать охватывает безумное беспокойство, и она будет искать его по всему дому. Вероятно, если выводок из шести котят находится в теплой корзине в городском доме, его можно считать кормом для ястреба или орла, просто этот корм оказался не на своем месте. Но тогда, значит, природа слишком жестока и неумолима: ведь кошки так давно, веками дружат с человеком, почему бы ей не приспособиться хоть немного, не изменить эту обязательную цифру: пять-шесть котят за окот, четыре раза в год.

О первом окоте наша кошка объявила непрерывными жалобами. Она чувствовала, что приближается какое-то событие, и решила на этот момент обеспечить рядом присутствие кого-нибудь из людей. На ферме кошки исчезали, чтобы родить котят в каком-нибудь хорошо укрытом и темном месте, и появлялись снова спустя месяц со своим выводком, чтобы приставить детенышей к плошкам с молоком. Не помню, чтобы нам приходилось устраивать специальное место для окота какой-нибудь из наших кошек. Этой черно-белой кошке были предложены корзины, ящики, дно платяных шкафов. Ей, похоже, не понравилось ни одно из этих мест, но она ходила за нами по пятам уже за два дня до окота, терлась о наши ноги и мяукала. Процесс начался в кухне на полу, всего лишь потому, что люди в это время оказались в кухне. Вообразите себе: холодный синий линолеум, а на нем жирная кошка мяукает, чтобы привлечь к себе внимание, беспокойно мурлыкает и бдительно наблюдает за своими помощниками — как бы они не оставили ее одну. Мы принесли корзину, положили кошку внутрь и отправились по своим делам. Но она пошла за нами. И стало понятно: надо оставаться рядом с ней. Схватки продолжались час за часом. Наконец вышел первый котенок, но не так, как положено. Один из нас держал кошку, другой тянул котенка за скользкие задние лапки. Тельце котенка вышло, но застряла головка. Кошка кусалась, царапалась и орала. Котенок освободился при очередных схватках, и тут же полуобезумевшая мать извернулась и укусила детеныша в затылок, и он умер. Следующие четыре котенка родились благополучно, и стало ясно, что мертвый был самым крупным и сильным. У этой кошки было шесть окотов, всякий раз по пять котят, и каждый раз она убивала первенца, потому что его роды причиняли ей самой сильную боль. Если не считать этого обстоятельства, она оказалась хорошей матерью.