– Римма, выдохни… Что по клиенту?

– О, ты уже называешь его клиентом, – обрадовалась Римма. – Якушину – шестьдесят с небольшим. Высшее образование… ну это понятно. Преподаватель, переводчик, руководил «Сибирской ярмаркой». В 2003 году основал крематорий, где, между прочим, осуществляется тридцать пять процентов всех захоронений нашего города. Энтузиаст, которых мало. Академик Европейской академии естественных наук… – Римма развернула к себе монитор, увидев, что я не реагирую. – Основатель музея погребальной культуры, издатель журнала «Похоронный дом», учредитель интернет-ресурса «Похоронный портал», президент международной выставки «Некрополь», вице-президент Союза похоронных организаций и крематориев, член совета директоров Международной федерации ассоциаций танатологов… – Она уставилась на мой мутнеющий лик и добавила: – Музей, естественно, входит в федерацию танатологических ассоциаций… И перед кем я распинаюсь? – рассердилась она. – Этот неуч даже не слышал таких слов.

– Я знаю, что такое Танатос, – возразил я.

– КТО ТАКОЙ Танатос, – поправила Римма. – У древних греков – олицетворение смерти, родной брат бога сна Гипноса. Крылатый юноша с погасшим факелом. Единственный, кстати, из богов, кто не приемлет даров и подношений.

– А есть еще «танатос» с маленькой буквы, – сумничал я. – Один из терминов психоанализа – неосознанное влечение к мертвому состоянию. Обратное понятие – Эрос, но это не то, что ты подумала, а инстинкт самосохранения.

– Приятно такое слышать от военного человека, – похвалила Римма. – Так вот, что касается детища Якушина. Это не только крематорий и музей. Там все поставлено на широкую ногу. У предприятия свой завод, свои мастерские – изготовляют гробы, кресты, атрибутику. Обработка металла и камнеобработка, столярные цеха, учебный центр с широким выбором профессий – от гробовщика до церемониймейстера. Есть фабрика по производству похоронной косметики, проводятся лекции для приезжих специалистов – по искусству бальзамирования, танатопластике – это процесс восстановления изуродованных трупов…

– Все, Римма Владимировна, довольно… – взмолился я.

– Можешь заключить с крематорием прижизненный договор. – Римму несло, она меня не слышала. – Услуга недорогая, составляется контракт, в котором ты оговариваешь все, что хотел бы увидеть на своих похоронах: ритуал, сценарий развития событий… Нет, пойми меня правильно, – спохватилась помощница, – я не спешу как можно быстрее от тебя избавиться. Так поступают многие – и большинство из них вовсе не спешит умирать. Есть договора, составленные в 2003 году, – клиенты живы и процветают. Считается, что этому есть объяснение, но оно тебе не понравится…

– Стоп, – сказал я. – Помолчи, моя дорогая, отдохни, ты устала. Когда позвонит клиент – в одиннадцать?

Мы дружно повернулись к настенным часам. 10:48.

– Да, в одиннадцать, – согласилась Римма. – Он сказал, что работа, которую он хочет предложить, связана непосредственно с музеем.

«Ладно, не с крематорием», – подумал я.

Она опять уставилась в монитор – повышала свой образовательный уровень. Иногда боязливо косилась – словно это был какой-то экстремистский материал. А я, если честно, не знал, что думать, поэтому просто ждал. Походил из угла в угол, закурил у открытой форточки. Настенные часы быстрее не пошли. Римма выключила монитор, обратила на меня лик пресвятой мадонны.

– У самой-то как? – спросил я.

– Нервно, – призналась Римма. – Летняя сессия у нас на носу. Экзамены в университете – это разновидность терроризма. Федор отстранился – работа у него, сами долбитесь. Люська вся на нервах, общаемся исключительно на грубостях. Вчера дома не ночевала – у подруги всю ночь писала курсовую…

Я сочувственно кивал. Странно, Римма еще не знала, что скрывается под фразой «всю ночь писала курсовую у подруги».

Телефон зазвенел ровно в одиннадцать. Римма схватила трубку и сделала круглые глаза.

– Да, Сергей Борисович, он уже здесь. Даю ему трубку…

– Никита Андреевич Ветров? – осведомился абонент. – Руководитель детективного агентства «ЧП “Ветров”»? – У него был мягкий спокойный голос.

– Да, это я. Здравствуйте, Сергей Борисович.

– И вам доброго дня, – подхватил собеседник. – Знаете, Никита Андреевич, я не буду ходить вокруг да около. Разумеется, я наводил о вас справки. Хочу предложить работу по вашей детективной линии. Если интересует, можете подъехать через час-другой. Я буду в музее, и мы поговорим.

– Это разовая работа? – вырвалось у меня.

– Да, конечно, – удивился Якушин. – Впрочем, если мне понравится ваш подход к делу, то не вижу причин не предложить дальнейшее сотрудничество. А вы сами решайте, хотите ли с этим связываться.

– О какой сумме идет речь?

Он назвал сумму, и чем-то она меня зацепила. Сумма на порядки превышала прожиточный минимум в этой стране и со всех сторон смотрелась привлекательно.

– В случае успешного разрешения вопроса вы получите бонус в размере пятидесяти процентов от гонорара, – добавил Якушин. – Итак, я жду вашего решения, Никита Андреевич.

Римма жестикулировала всеми частями тела – давай, давай, не останавливайся! Когда еще представится возможность поправить наше финансовое положение?!

– Хорошо, Сергей Борисович, приеду.

Я направлялся в крематорий со странным чувством. Пытался осознать его природу, но ничего не получалось. Время прошло – я мог садиться за руль. Я сидел на подоконнике в подъезде между этажами, давился крепким кофе из чашки-термоса, гадал, что со мной происходит. Высунулась Римма, хихикнула с ехидством.

– Та-ак, гражданин, распиваем кофе в подъезде?

– Римма, уйди, – взмолился я. – Ты сделала все, что могла. Займись делом – чем ты обычно занимаешься в рабочее время? Зависаешь с подругами в социальных сетях, играешь в игрушки, решаешь лабораторную ребенку?

Потом я бодро добежал до «Террано» в своем дворе, вывел его на центральную магистраль, традиционно запруженную транспортом. Не меньше часа я пробивался через Красный проспект, через такой же забитый проспект Дзержинского, вырвался на волю, покатил по узкой пригородной дороге. Через десять минут я свернул на светофоре в поселок Восход, застроенный вполне приличными коттеджами, а еще через три минуты остановился у шлагбаума. Я опустил окно, чтобы сообщить цель визита и назвать фамилию пригласившего меня господина, но не успел. Охранник посмотрел на номер машины и поднял шлагбаум. Я въехал внутрь, вновь остановился, чтобы спросить дорогу до объекта.

– Езжайте по этой дорожке, – опередил меня страж шлагбаума. – Никуда не сворачивайте. Справа от крематория будет парковка. Там увидите вывеску музея.

Несколько озадаченный, я отправился дальше. Дорожка тянулась мимо зеленых насаждений. Высились шеренги сосен и елей. Слева простирался просторный Парк Памяти, я огибал его справа, въезжал на территорию скорбного заведения. Справа от основного здания действительно находилась парковка со свободными местами. Все вокруг было опрятно, как-то непривычно. Я постоял у машины, покурил. Время терпело, и я совершил небольшую прогулку вокруг крематория. Честно говоря, я ожидал увидеть что-то попроще. Парк Памяти напоминал классический французский сквер, по нему гуляли люди. Не много – но и не сказать, что парк пустовал. Его обрамляли скульптурные композиции ангелов и святых. Возвышались мощные изваяния-урны – они чередовались с белыми фонарями на узорчатых столбах. На дорожках царила чистота, аллеи обрамляли светлые бордюры. Траву уже постригли, в вазонах пестрели цветы. Центральную аллею завершала скульптурная композиция распятого Иисуса под двускатным навершием креста. Центральная аллея фактически упиралась в здание крематория – к главному входу вела широкая лестница. Все строения на территории были окрашены в неожиданно яркий и совсем не скорбный (по моему разумению) терракотовый цвет. Основное здание имело оригинальную конфигурацию – передняя часть представляла в плане сегмент окружности. Карниз возвышался по всему периметру, и его поддерживали черные колонны. Главное строение венчал сферический купол, навевающий аналогии с куполом собора Святой Софии в Стамбуле. Мои представления о подобных местах, видимо, устарели. Слово «крематорий» всегда ассоциировалось со зловещей трубой, пропускающей через себя продукты горения (как не вспомнить Освенцим). Здесь я, сколько ни озирался, не видел ничего похожего на трубу, что, в общем-то, радовало. Если не замечать надписи на фронтоне «Новосибирский крематорий», то здание могло ассоциироваться с чем угодно – например, с театром. На подъездной дорожке стояли черные катафалки, по ступеням спускались люди, простившиеся с близким. Я поспешил удалиться. К задней части крематория примыкала стена с белыми фальшколоннами и треугольными фронтонами. За стеной находились колумбарии – издали они напоминали миниатюрные жилые здания в конструктивистском стиле. Арочные галереи, вереницы полукруглых ниш – своего рода кладбище, где хранится прах покойных. К отдельным колумбариям вели лестницы с внушительными перилами и узорными балясинами, другие находились вровень с землей, их окружали вазоны, столики и лавочки. Я ловил себя на мысли, что здесь просто приятно гулять – не ощущая при этом отрицательных вибраций. Часть ниш в колумбариях была свободна, другие «заняты» – за стеклами выделялись изображения почивших.