них, то ли от обилия впечатлений, то ли от сотрясения, но мозг упрямо отказывался нормально работать. Алексей чувствовал себя беспомощным престарелым инвалидом, прикованным к постели и доставляющим кучу хлопот своим существованием окружающим. Причём именно существованием, а не жизнью, как ему тогда казалось. Всё это только добавляло нервозность в его и без того измождённую душу. Ему жутко хотелось что-то делать, как-то действовать, увидеть Саню и Марину. Марина — бедная девочка, как она там в таком состоянии? Но встать не было ни сил, ни морального права, — он не хотел раздражать и без того измученного доктора.

Как ему казалось, так он пролежал около часа, периодически навещаемый по какой-либо нужде, то медсестрой, то санитаркой. Палата была обычная, но одноместная. — Повезло, как говорится, — подумал Алексей.

Из открытого окна доносился приятный шелест листвы, возбуждаемый слабыми порывами тёплого летнего ветра, врывающегося в палату свежестью утра. На ветвях звонко и радостно чирикали воробьи, как бы бурно обсуждая какие-то свои дела. Иногда слышались, то звуки шагов, то шум проезжающего мимо автомобиля, а необъятность и глубина безумно голубого неба и яркие солнечные блики на стенах, хоть как-то поднимали настроение.

Вдруг в дверь постучали, но не вошли. Саня, — почему-то сразу подумал Алексей, — такая воспитанность в его стиле. — Войдите, — сказал он. Ручка щёлкнула, опускаясь, дверь слегка распахнулась и из-за неё высунулась перебинтованная голова Сани, как он и предполагал. Его залепленное лейкопластырем лицо с фингалом под правым глазом, довольно искривилось в улыбке.

— Ну, как ты? — Поинтересовался он, входя в палату.

— Терпимо. — Ответил Алексей такой же улыбкой.

— Мне сказали, что ты уже не спишь, ну я и решился заглянуть проведать.

«А вид у него забавный» — отметил для себя Алексей. Голова была забинтована полностью и тесёмками эта повязка держалась под подбородком, вокруг глаза был здоровенный фиолетовый синяк, а левая скула заклеена лейкопластырем. Левая загипсованная рука висела на повязке через шею. И всю эту композицию дополняла полосатая больничная пижама и коричневые тапочки из кожзама на босую ногу.

— Ну и видок у тебя! — усмехнулся Алексей.

— Да ты сам не лучше. — Ухмыльнулся Саня, оглядывая себя. — Лучше рассказывай как ты, да что врач говорит? Тут пока ты спал, всё начальство приходило: и гаишники, и БДшник, и завгар, да ещё и главная наша. Походила, позаглядывала к вам, с врачом, да со мной поговорила и ушла. Обещала зайти потом.

— А что я? — ответил Алексей, — сказали лежать, хотя лежать, сил нет. Так-то дурно, но охота встать и походить. Да, что там с аварией?

— Да ничего. Мы не виноваты, водитель КамАЗа был сильно пьян, превысил скорость и вылетел на «красный». В общем, вся вина на нём. Ну, гаишники опросили меня конечно. Я всё рассказал, как было. А УАЗик наш, уже ничему не подлежит. Его ещё спасатели порезали. Так что, мы все ещё легко отделались.

— Это точно. — Выдохнул Алексей. — Да, ещё вот что, — как бы вспомнив, добавил он, — ты Марину не видел, как она?

— Нет, ещё не заходил. — Заговорчески улыбнулся Саша. — А вы, я смотрю, спелись. Впрочем, извини, это не моё дело. Просто, я в машине по вам сразу всё понял. Вы так ворковали.

— Да, ты пожалуй прав, — улыбнулся в ответ Алексей, — она, это то, что-то! Таких я ещё не видел. И не в одной красоте дело, понимаешь, золотая душа. И с ней так легко.

— Ну, я, тогда только рад за вас.

— Я хотел тебя попросить… Ты не мог бы сходить к ней и глянуть как она?

— Ну могу, наверное, просто удобно ли?

— Так ты же от меня… Постучишься… — отшучиваясь, уговаривал он его. — И если не спит, то дай мне знать: я ей записку чиркну. Ага? Сань, ну очень надо. — Умоляюще глядя на друга, добавил он.

— Ладно. — Улыбнулся Саша, и, похлопав Алексея по здоровому плечу, добавил: — Я сейчас.

Алексей вновь остался наедине с самим собой. От волнения шум в голове и боль в груди только усилились. Но так он пролежал не долго, томимый ожиданием, весь во власти фантазии. Его возбужденное воображение сразу же начало во всех красках обрисовывать все варианты Сашиного похода, а ему лишь оставалось отбирать наиболее вероятные и надеяться на самые лучшие. Спустя некоторое время в палату вошёл сияющий посол Алексея, пряча что-то за спиной.

— В общем, так. — Помпезно начал он, садясь на край кровати. — Марина твоя уже давно не спит, и, судя по её радостному выражению лица на моё парламентёрство, тоже озабочена тобой и обрадована моему появлению. Она меня долго, с пристрастием, расспрашивала, а потом, быстро написав, передала вот это. — И он, вытащив из-за спины свёрнутый в четверо тетрадный лист в клетку, отдал его Алексею.

Алексей слушал Сашу, жадно ловя каждое слово. Он, быстро взяв у него из рук свёрток, встряхнул его несколько раз, держась за край, пока тот не раскрылся, и стал взволнованно и жадно читать. «Привет, Лёша. — Писала Марина ровным каллиграфическим почерком. — У меня всё хорошо только немного болит и кружится голова, да грудная клетка, а так я себя чувствую хорошо. Недавно проснулась и всё время думаю о произошедшем, жду, не дождусь когда мы снова встретимся. Напиши как ты. Марина».

— Вот спасибо! Вот удружил! — Благодарил он его. — Я сейчас мигом напишу, и отнеси, ладно? — Благодарил он, вертя головой и судорожно ища взглядом, чем и на чём написать.

— Конечно отнесу. — Согласился Саша. И просунул ему карандаш и лист бумаги. — На, не ищи, всё равно не найдёшь. А у меня всегда есть. Алексей, поблагодарив, взял принадлежности из его рук, и начал старательно, левой рукой, выводить буквы. Хотя и получалось всё равно коряво, но он всё же написал: «Марина, прости, но я так за тебя волновался, и не менее сильно по тебе соскучился. У меня всё тоже хорошо, и я тоже очень хочу тебя увидеть и многое тебе сказать. Думаю, уже скоро мы сможем с тобой поговорить, по крайней мере, я всё для этого сделаю, а пока придётся как-то переписываться, что ли. Алексей».

Пока он писал, Саша сидел и по-доброму ехидно улыбался от радости за друга и смотрел на него. Алексей