«актер» верят, что к ним снизошел всемогущий Яку. Иллюзия подлинности для публики абсолютна{11}. Значит, предположение о том, что загадочные уродцы из Альтамиры, Габийю, Комбарелля и других пещер — люди в масках, не так уж противоречит второй гипотезе о духах со смешанными зооморфными и антропоморфными чертами.

Рис. 4. Изображения лосей, лодок, следов охотников на лыжах, выбитые на камне в урочище Залавруга, близ Беломорска

Рис. 5. Изображения лосей, выгравированные на скалах II Каменного острова Ангары

Рис. 6. Антропоморфные скульптурные головки из мергеля со стоянки Костенки I на Дону (внизу) и антропоморфные изображения на стенах пещер Комбарелль во Франции (вверху справа) и Альтамира в Испании (вверху слева)

Рис. 7. Жезл из рога оленя с изображением человека со стоянки Молодова V на Днестре

Странные личины Комбарелля, аналогичные им скульптурные головки из Костенок I, непонятное существо на рельефе из днестровской стоянки Молодова V, с длинной шеей, без рук и на коротких ножках (рис. 7) — отнюдь не портреты наших предков. Кроманьонцы, заселившее весь Старый Свет, одолевшие мамонта, научившиеся строить жилища, создавшие живопись и скульптуру, разумеется, не были такими страшилищами.

Анималист нового времени невольно очеловечивал животных. Теодор Жерико не избежал этого даже в зарисовках с натуры. Альбрехт Дюрер в наброске по памяти заставил мартышек веселиться наподобие крестьян где-нибудь в Баварии. Палеолитический художник не очеловечивал зверей, а, так сказать, «озверивал» самого себя. Начало обратного процесса можно проследить на материалах египетского и месопотамского искусства. Боги-животные первобытных времен в эпоху государства постепенно антропоморфизируются: богиня-кошка превращается в богиню Бастет, сокол — в Гора, собака — в Анубиса, корова — в Хатор, львица — в Сохмет. На иллюстрациях к неведомым нам басням, украшающих арфу из Ура, шакал, осел, лев, лиса и медведь ведут себя точно шумерские горожане.

У племен, оставшихся охотничьими уже в послепалеолитическое время, среди наскальных изображений тоже нет или почти нет человеческих фигур. Таковы сибирские неолитические писаницы. В бушменской живописи композиции с участием людей хронологически самые поздние{12}, а в искусстве пигмеев их нет вовсе{13}. Охотники ханты и манси людей рисовали, но по-прежнему крайне условно — в виде палочки с точкой на конце. Олени в резьбе этих народов выглядят иначе: при всем схематизме они и живы, и выразительны{14}. Попав в Кобыстан или посетив Зараут-камар, мы удивимся примитивности, если не беспомощности, в трактовке фигур лучников рядом с безупречными силуэтами диких быков (рис. II). Некоторые охотники Зараут-камара чем-то похожи на птиц. Возможно, это такие же «ряженые», как и на фресках французских пещер.

Многие ученые большое значение придают палеолитическим женским статуэткам. Они действительно весьма любопытны, но их ничтожно мало по сравнению с изображениями животных. Кроме того, так называемые «Венеры» типичны лишь для одного из этапов палеолита, притом для достаточно ограниченной территории. Это — краткий эпизод в истории культуры. Присмотревшись к некоторым статуэткам, мы не заметим ни глаз, ни носа, ни рта, ни ушей, хотя другие детали выполнены со всей тщательностью. У лучшей «Венеры» из Костенок I — перевязь вокруг талии, на голове шапочка, но на месте лица только гладкий овал (рис. 8). Нет лиц и на маленьких скульптурах из Авдеева, из Гагарина на Дону и из стоянок Западной и Центральной Европы — Виллендорф, Долни Вестоницы, Леспюг, Савиньяно, Ментона.

То же характерно для пластики более поздней, энеолитической, эпохи. Голова глиняных трипольских фигурок IV тыс. до н. э. из Правобережной Украины нередко представляет собой всего лишь конический выступ, тогда как на их теле — богатый вычурный орнамент, обозначающий одежду или татуировку (рис. 9). Такие глиняные идольчики есть на энеолитических поселениях Средней Азии и Кавказа.

И наскальные рисунки, и статуэтки помогают нам уловить самое существенное в первобытном мышлении. Духовные силы охотника направлены на то, чтобы постичь законы природы. От этого зависят и жизнь, и благосостояние общины. Охотник до тонкостей знает все повадки, все оттенки поведения зверей, по чьим следам ой ходит год за годом. Именно потому художник каменного века сумел так убедительно показать на гравюре из Мальты величаво шествующего мамонта (рис. 3, 7), на камнях Кобыстана — настороженно застывших лошадей и мирно пасущихся быков, а в Зараут-камаре — быка, испуганно пятящегося от дождя стрел и копий (рис. I, II). Мир внутренний, сам человек, не пользовались таким вниманием, как внешний мир. Поэтому нет изображений людей в пещерной живописи Франции и столь безлики в полном смысле слова палеолитические скульптуры.

Для нас «лицо — зеркало души», а разговор об образе человека в искусстве неминуемо влечет за собой наблюдения над римским портретом, над картинами мастеров Ренессанса, XVII столетия или импрессионизма. Но портретному жанру очень мало лет. Он сложился на Древнем Востоке. Недаром египтяне верили, что статуи и саркофаги обретают душу в ту минуту, когда на них вырезают глаза и губы. Был даже специальный ритуал «отверзания уст и очей»{15}.

От возникновения цивилизации на Ниле и Евфрате до наших дней прошло около 5 тыс. лет. Еще на 7 тыс. лет раньше другой важный рубеж — мезолитическое время. К нему относятся композиции со сценами охоты на быков в Зараут-камаре и Кобыстане и росписи юга Испании, где мы видим десятки стройных гибких человеческих фигур, танцующих, сражающихся друг с другом, подкрадывающихся к добыче, преследующих оленей и т. д. Появление таких сюжетов можно поставить в связь с изобретением лука, изменившего всю систему