изменить мнения, привычки и связи большей части публичных политиков.

Во-первых, они продолжили постепенно, но достаточно активно уничтожать всякое влияние, принципиально не зависевшее от прихотей двора. На тот момент самыми популярными и обладавшими большим количеством партийных связей были герцог Ньюкасла и господин Питт. Оба они ничем не были обязаны новым идеям двора, а потому не считались подходящими для их воплощения. И как нельзя кстати для создающейся системы правления в вынужденной коалиции наметился неизбежный раскол и разлад между партиями, контролировавшими администрацию. Первым был атакован господин Питт. Не удовлетворившись его отстранением от власти, они всяческими уловками попытались очернить его репутацию. Вторая партия сочла поддержкой избавление от столь масштабной фигуры, не понимая, что она должна пасть вслед за ним и что все происходящее – часть единого плана. Было немало других причин, из-за которых ее представители не смогли трезво взглянуть на ситуацию. Для великих семей вигов было неприемлемо и почти что неестественно противостоять администрации принца дома Брауншвейгов. День за днем они медлили, сомневаясь и колеблясь, ожидая проявлений иных планов, не давая убедить себя в том, что деяния заговорщиков – это не шутки, а системная проблема. Куда сильнее и очевиднее новая партия двора была заинтересована в изоляции вигов, нежели в уничтожении господина Питта. Власть его была велика и заслуженна. Она во многом она была его личной властью, а потому властью непреходящей. Власть вигов, напротив, уходила своими корнями в саму страну. Ибо, будучи менее зависимыми от популярности, они обладали куда более естественным и утвердившимся влиянием. Долгое пребывание у власти, обширные владения, выполненные и полученные обещания, должностные связи, кровные, союзнические и дружеские узы (то, что тогда считалось важным), имя вигов, близкое народу, их давнишнее и постоянное служение королевской семье – все это давало им власть в стране, оказавшуюся теперь преступной и обреченной на гибель. Великий принцип заговорщиков, вдохновляющий и согласовывающий все их действия, как бы сильно они ни разнились между собой, состоял в том, чтобы доказать всему миру: отныне двор будет опираться только на собственные силы и попытка привлечь любые иные силы ему на службу есть оскорбление двора, а не его поддержка. А потому, когда удалили вождей, дабы добраться до основания, всю партию подвергли проскрипции, столь масштабной и жестокой, что отняли у ее представителей даже самые мелкие должности, причем в такой манере, какой не бывает даже при революциях. Но ведь хотели полностью уничтожить все силы, кроме одной, и при этом явить пример непоколебимой суровости, на которой и должна была держаться новая система правления.

Так в форме вождей вигов и господина Питта (несмотря на все заслуги первых перед королевской семьей и все военные заслуги последнего) на время устранили две единственные гарантии серьезной политической роли народа: власть, исходящую от популярности, и власть, исходящую из связей. Осталось очень мало людей, твердо не принявших гнусных принципов партийных связей и личных привязанностей. И следует признать, что многие из них ревностно сохранили свои предпочтения. Однако такие изменения не могут пройти незаметно для государства.

Дабы примирить умы народа со всеми этими телодвижениями, надо было рьяно проповедовать соответствующие принципы. Каждый должен помнить, с каким невероятным моральным и политическим ханжеством был проведен этот заговор. Те, кто в течение всего нескольких месяцев с головой поварился в этом отваре из чернейшей и отвратительнейшей коррупции, восстали против превалировавших тогда практик непрямого избрания и управления обоими палатами парламента. Это великое отвращение от того, что двор вдруг захватил в свои руки всю власть, выражалось не только в кухонных беседах по всему королевству, но и помпезно было представлено публике в памфлете[3] (содержавшим немало других удивительных деталей), который по всем параметрам походил на манифест некоего серьезного предприятия. Но он полностью состоял из сатиры на политику предыдущего режима, хотя написан был хорошо, искусно и с тактом.

В этой работе впервые была описана схема нашей новой политической системы: в ней впервые проскользнула идея (тогда еще чисто умозрительная) разделения двора и администрации, идея проведения всякой политики посредством народного единения вокруг определенных личностей и создания ради этого постоянной партии, именуемой «людьми короля».

Дабы навязать народу такую систему, ее представили перед удивленной толпой, красиво разрисовав и подсветив изнутри необходимым двору ракурсом. С партийностью и всеми ее злодеяниями должно было быть покончено. Коррупция должна была быть изгнана из двора, как Ата с небес. Власть впредь должна была отражать общественный дух, и никто не должен был считаться попавшим под дурное влияние, кроме тех, кому не повезло попасть в опалу двора, который должен был выступить супротив всех пороков и зол. Замыленный план должен был воплотиться в монархии, бесконечно превосходящей своим совершенством воображаемое государство Платона. Все должно было быть устроено так, чтобы во власть попали хорошие люди, чье неизмеримое легковерие так ценится умелыми политиканами. У них и правда было все необходимое для того, чтобы зачаровать этим видением всех, за исключением тех, кто не очень-то рад заверениям в божественной добродетели – кто знает, из чего эти заверения состоят, для чего они предназначены и к чему неизбежно приводят. Множество невинных господ, которые всю жизнь свою только и делали, что мололи языками, наконец-то начали задумываться о собственных достижениях и приписывать отсутствие таковых партийному доминированию и министерскому засилью, срывавшим благие намерения двора относительно их особ. Теперь же настало время откупорить источник королевских щедрот, который позорно монополизировали и которым барышничали все это время, сделав его доступным для всех. Настало время восстановить монархию во всем ее изначальном блеске. «Mettre le Roy hors de page» стало своего рода лозунгом. И все деятели двора постоянно твердили, что ничто не сможет защитить строй от уничтожения толпой или фракциями знати, кроме суверена, по-настоящему свободного от министерской тирании, под пятой которой королевское достоинство пребывало еще во времена деда Его Величества.

Таковы были некоторые приемы, с помощью которых они хотели примирить народ с великими переменами, несшими в себе кадровые перестановки во власти, и еще более серьезными переменами, произведенными и зафиксированными в ее устройстве. Что касается отдельных личностей, то к ним были применены иные подходы с целью полностью развалить все партии и разобщить все кланы, дабы не было в будущей оппозиции ни единства, ни порядка, ни силы. Так впервые к власти была допущена администрация, не имеющая связей с народом и между собой. Что из этого вышло – мы все знаем: как касательно добродетели – частной или общественной – касательно комфорта и счастья суверена, так и касательно реальной государственной власти. Но раз тогда настолько рьяно напирали на необходимость этого проекта, теперь не лишним будет подвести итоги имевшего место королевского порабощения и отвратительной кабалы, которые столь сильно осуждались при предыдущем монархе и должны были тщательно избегаться при его преемнике. А итоги эти таковы.

Во время опасностей и тревог за себя и семью Георг II продолжал поддерживать народную свободу не только никак ее не урезая, но и увеличивая в течение тридцати трех лет. Он подавил опасное восстание, развязанное иностранной державой и бушевавшее в самом сердце его владений, тем самым уничтожив семена будущих беспорядков, которые могли пройти под теми же лозунгами, что и при нем. Он поднял славу, власть и экономический успех Англии на недосягаемую для нашего прославленного государства даже во времена его величайшего процветания высоту. И он оставил трон покоящимся на настоящих – единственных настоящих – основаниях национального и королевского величия. Любимый дома, признанный за границей, с верными союзниками и напуганными врагами. Даже самый пылкий патриот не мог желать Великобритании лучшей судьбы, чем была у нее тогда. Мы, соревнующиеся в любви к своему суверену, не знаем, как у небес просить большего благословления для себя или большего процветания и славы для государства, иначе как прося для