соберутся родственники покойного. Они, наверное, с ума сходят: месса должна была начаться в десять, а сейчас почти полдень.

Офицер отрывается от рапорта, кивает и спрашивает Леопольдо, направив на него синюю ручку «Бик», которую держит в руке:

– Во сколько ушел последний посетитель?

– Около четырех утра.

– И тела девушки еще не было?

– Не знаю. Я поскорее закрыл дверь, чтобы не налетела земля.

– А люди, которые вышли, ничего не видели?

– Вряд ли. Они побежали к машине, спасаясь от поднятого ветром мусора и пыли.

– Значит, вы не слышали ничего необычного?

– У меня слуховой аппарат. – Леопольдо указывает на правое ухо. – Я плохо слышу.

Глянув на устройство, офицер вновь кивает, трет подбородок и записывает: «Глухой свидетель».

В два часа дня их отпускают, предварительно уведомив, что вызовут снова, если потребуются дополнительные показания. Вирхиния с мужем и Леопольдо Лопес знают друг друга много лет; какое-то время они даже вели баталии, пока не поняли, что смертей хватит на всех.

– Похоже, кто-то хочет очернить похоронные бюро, – тихо говорит Вирхиния, закуривая.

– Кто стал бы убивать двух девушек, чтобы навлечь на гробовщиков дурную славу? Ради бога, женщина, не говори глупостей! – Сеньор Альдама берет у жены сигарету и делает затяжку.

– Не знаю, кто-нибудь, – отвечает она, забирая сигарету. – Покойница так и стоит у меня перед глазами.

– Ты повидала много мертвых.

– Это другое.

– То же самое, просто очередной мертвец.

– Мне пора, у меня в конторе еще один покойник. – Леопольдо Лопес взмахивает рукой перед проезжающим такси.

– Вот зануда, – говорит Вирхиния и бросает окурок на землю. – Идем.

Второй фрагмент

В середине 1923 года произошли два события. В дом моих родителей заявился мужчина с женой на восьмом месяце беременности, у которой открылось обильное кровотечение. Акушерка приняла ее, и через несколько минут пациентка исторгла последний выдох вместе с мертвым ребенком. Некоторое время спустя муж вернулся с двумя братьями, вооруженными мачете и готовыми уничтожить все, что попадется под руку. На помощь родителям пришли соседи и пригрозили вызвать полицию. Нападавшие поклялись вернуться.

Вторым событием стало падение мировых цен на нефть. Производительность компаний снизилась до минимума, и Карлос Конде попал под сокращение. Рука у отца так и не зажила, он с трудом ею пользовался, и его списали со счетов как инвалида. Он перестал быть незаменимым для Эдварда Доусона, который легко мог найти на место Конде другого работника, здорового и полного рвения. Поэтому родители решили переехать в столицу.

После нескольких недель поисков они нашли дом номер девять по Серрада-де-Саламанка с магазинчиком на первом этаже. Фелиситас и представить себе не могла, что у нее будут выкрашенные в белый цвет стены, керамические полы, патио, кухня с плитой и кладовая с полками, превышающая размерами ее клетушку в Серро-Асуль. Место хранило следы пребывания прежних обитателей: кроме мусора, здесь обнаружились стол и матрас – единственные предметы обстановки. Шум машин, трамваев, грузовиков, пешеходов и велосипедистов слагались в симфонию нового звукового окружения, к которому предстояло привыкнуть.

Фелиситас хотела переехать в Халапу: она никогда не покидала родного штата и вдали от Серро-Асуль чувствовала себя чужестранкой среди тысяч людей, населяющих Мехико. Муж твердил о возможностях, которые им представятся, ведь столько беременных не в состоянии позволить себе частную больницу или получить доступ к государственным услугам. «Мы откроем клинику», – пообещал он.

В качестве мысленного эксперимента я хотел бы влезть в шкуру моей матери. Раскопать корни ее истории. Я исследовал свое сердце на предмет чувств к ней и почти уверен, что вначале это была любовь, которую все дети испытывают к родителям, нечто вроде рефлекса, ныне утраченного.

Карлос Конде на словах договорился об аренде помещения в беднейшем квартале Ромы, вдали от главных проспектов, где преобладали особняки французского, колониального, арабского, неоготического и римского стилей – собственность социального класса, отсутствующего в Серро-Асуль. Хозяйка не пожелала вникать в подробности того, чем они будут заниматься, лишь предупредила, чтобы не беспокоили соседей.

Прогуливаясь по улицам, Фелиситас ощущала себя не в своей тарелке среди женщин на высоких каблуках, в юбках и платьях, так непохожих на вышитые балахоны, привезенные ею из деревни. Первым делом в столице мать купила черные туфли на каблуках, хотя пришлось согласиться на модель, подходящую по ноге. Она испытывала потребность смешаться с толпой, сойти за женщину из большого города.

Кем была ее первая клиентка? Как о Фелиситас пошла молва? Представим, что у некой женщины по соседству начались преждевременные роды, с обильным кровотечением и болями, вынуждающими ее оглашать криками утреннюю тишину. Муж в отчаянии выбежал на улицу просить о помощи. Карлос Конде, как и каждый день, направлялся на поиски работы: денег у них было в обрез, а человеку с искалеченной рукой трудно устроиться. Услышав крики, он мигом вернулся домой и привел Фелиситас к роженице. На свет появился здоровый младенец, девочка. Слухи распространились быстро; других акушерок в округе не было, и вскоре ее позвала вторая женщина, потом еще одна и еще. На заработанные деньги приобрели мебель. Фелиситас стала ходить в новой одежде и обуви.

Клиентки поговаривали, что она также знает, где достать детей. И вот, через три года после переезда в столицу, в 1926 году супруги возобновили торговлю детьми.

Потом появился ребенок, которого они не смогли продать. Шли дни, младенец, голодный и грязный, отчаянно плакал. Покупателей не находилось. Спрос не всегда соответствовал предложению.

А он все плакал и плакал.

Однажды утром Фелиситас вынула мальчика из коробки, где тот лежал, и отнесла в ванную. Ребенок жадно искал грудь. Она прижала большими пальцами шейку новорожденного, который не переставал плакать. Затем усилила нажим, и младенец начал извиваться, хватая ртом воздух, как вынутая из воды рыба.

Глядя на него своими выпученными глазами, мать сдавила сильнее. Маленькие ручки обмякли, губы приобрели бледно-лиловый оттенок, головка медленно опустилась под действием силы тяжести.

Тишина.

Фелиситас наконец расслабилась. Оставив крошечное безжизненное тельце в холодной керамической раковине, она посмотрела на свои руки – ручищи, – сжала кулаки и вздохнула.

Затем прошла на кухню, взяла нож и вернулась в ванную. Несколько минут она разглядывала труп. Потом указательным и большим пальцами ухватила ножку и спокойно отсекла, как делала с мертвыми эмбрионами, смывая маленькие кусочки плоти в унитаз.

Через два года после переезда родителей в Рому на их пороге появилась женщина с короткой стрижкой, в шляпе с узкими полями, в юбке до колен, с подведенными бровями и красными губами сердечком – как у многих, кто позже обращался к моей матери.