света, сколько не поместилось бы никогда в тесной пятиместной спальне. «Двухэтажная» — это было, конечно, сказано сильно; вторым этажом здесь служила широкая антресоль с низкой неопрятной кроватью и полупустой полкой для книг. Под ней — только стол, кресло, компьютер и полуживой диван, доставшийся Коту, видимо, от прежних жильцов или соседей.

— Я хотел поменять фамилию, но не знал, на какую. Сейчас как-то не до этого, — наконец ответил Исфа, с трудом проворачивая ключ в деревянной двери. — Я не знаю вообще, есть ли в этом смысл, если все равно вся эта хуйня никуда не денется. Курить будешь?

Аничка скованно мотнула головой. Брат открыл форточку, забрал у нее рюкзак и жестом пригласил на кухню — в самый дальний угол квартиры, отгороженный от остального пространства узенькой барной стойкой.

— Тебе хватает места?

— Вполне, — Кот отхлебнул чаю из грязной кружки, стоявшей на письменном столе, который в этом доме выполнял функции разделочного. — Мне без разницы, если честно. Я никого не приглашаю — поэтому нормально, — Исфандияр включил электрический чайник и закурил. — Но я рад, что ты приехала.

До вечера они почти не говорили. Анита переоделась в вещи брата и прилегла на диван: после бессонной ночи в не по-хорошему укачивающем поезде короткий дневной сон случайно стал полноценным восьмичасовым. Иногда, правда, она невольно приоткрывала глаза — тогда впереди возникал и тут же расплывался мужской силуэт, который ей сквозь сон никак не удавалось вспомнить.

Кот, изредка оглядываясь на спящую сестру и недовольно бормоча что-то себе под нос, возился у старой электрической плитки и без перерыва курил. Встроенного в вытяжку светильника для готовки вполне хватало: в алюминиевой кастрюльке уже клокотала импровизированная чучвара (на деле она, правда, представляла собой лишь пельмени с бульоном); рядом в большой утятнице отдыхал плов. Готовить маленького Исфу учила мама; отец побил и выгнал ее незадолго до встречи с Мией. Теперь это все вспоминалось, как сон — такой же страшный, как снился сейчас, наверное, Аничке. Иначе почему она могла бы так плакать во сне?

VI

Любимым блюдом Аниты с самого детства были сосиски: она готова была есть их на завтрак, обед и ужин, но в их доме этот деликатес появлялся редко и уничтожался моментально. Куда чаще варились пельмени: какое-то время Рашид даже делал их сам из самого дешевого покупного теста и подтухшего мяса, которое мать таскала с работы. Через год после смерти Рашида Исфандияр переехал к тетке, но продолжал заходить: сначала просто проведывал, а чуть позже стал греховодиться с мачехой. Тогда на смену полуфабрикатам пришла чучвара — не та, что теперь стояла уже остывшая на столе, а настоящая, с заботливо слепленными тетей Гаей маленькими треугольными пельмешками. Гая любила Мию и старалась всячески подкармливать — до тех пор, конечно, пока не узнала о ее связи с малолетним племянником. Был большой скандал; их общение прекратилось. Кот переехал снова к Аните и ее матери, только в другую комнату; тетка же прокляла всех троих и покойного брата и пообещала похоронить заживо каждого из них, кто попадется ей на глаза. Это было чудесное время: мать работала и почти завязала, только покуривала вечерами, Анита ходила в школу не реже раза в неделю, Исфандияр в основном учился и даже брал дополнительные занятия с репетитором, а в выходные и по вечерам торговал удобрениями в цветочном ларьке у метро. На жизнь стало хватать: появились даже деньги, чтоб оплатить долги. Оплачены они, правда, не были — зато матери стали еженедельно доставлять антидепрессанты. От них ей было заметно лучше, только она стала очень потливая и весь дом от нее пропах сырой картошкой; с тех пор Аничка не могла без рвотных позывов смотреть даже на чипсы — хотя, безусловно, то время было хорошим. Вскоре Мия вскрыла вены — тогда девочка и полюбила плов, который готовил ей Исфа: третье блюдо в списке обожаемых ею и первое по частоте из всех, что подавались к столу.

Что ей снилось, Анита забыла, едва проснувшись. В комнате было темно, но в глаза бил уличный фонарь, при свете которого вполне можно было бы жить, не платя ни копейки за электричество, — подумалось ей. За стенкой громко ругались несколько женщин; брата в комнате не было.

С трудом освободившись от тяжелого шерстяного одеяла, заботливо накинутого и подоткнутого Исфой, она спустила ноги на холодный паркет и поежилась. Принялась глазами искать выключатель — уличное освещение, казавшееся неуместным в комнате, как будто подсматривало за ней и заставляло беспокоиться. Выключателя видно не было, но об этом Аничка задуматься не успела: в двери четырежды тяжело провернулся ключ, и все пространство залило светом — это Кот вернулся домой с кучей пакетов в руках.

Парень не ожидал, что сестра проспит так долго. Он пытался разбудить ее к ужину — не сумел, один есть не стал. В ванной помыл посуду; задумавшись, столкнул с раковины три тарелки и кружку, сложенные друг в друга. Пришлось идти в магазин за новыми. По пути захватил для сестры тапки, пару предметов одежды, несколько шоколадок и три литра коровьего молока — она его обожала!

Из-под двери света не было: значит, еще спит. Еще бы! Столько стресса за одни сутки. А, нет, не спит — Анита, лохматая и похожая на ребёнка, сидела на диване, щурясь от внезапно зажегшейся лампочки.

— Доброе утро! — радостно поприветствовал сестру Кот. Девушка нахмурилась и что-то пробормотала в ответ, как делают дети, только-только поднятые с постели.

— Хорошо себя чувствуешь?

Кивнула.

— Ну, уже хорошо, — Исфандияр, разувшись, прошел на кухню и стал выкладывать содержимое пакетов на барную стойку.

Анита лениво пыталась найти глазами часы, но не нашла. Сонным голосом проскрипела: «Сколько времени?», но брат не услышал. Пришлось прикрикнуть:

— Кот, время!

— Не кричи, у соседей ребенок маленький, — парень полез в карман за телефоном. У него был новый, большой, красивый, не то, что Аничкин побитый старикашка, бывший с ней с восьмого класса. — Полдевятого.

Аничка разозлилась на брата: ей тоже хотелось покупать новую