разделить какие бы то ни было убеждения политического или религиозного характера. Развитие либерального общественного порядка не стало бы возможным, если бы монопольное положение религии в мировоззрении людей не было поколеблено в XVII веке и в конце концов не разрушилось. В различных областях Европы начался процесс, который позднее будет обозначен как «научная революция». Шаг за шагом прояснялась новая панорама природы: Кеплер своими тремя законами движения небесных тел дал математический аппарат астрономии, Галилей заложил основания современной механики, Ньютон свел законы небесной и земной механики в единый теоретический комплекс классической физики, изобретение микроскопа сделало возможным открытие биологической клетки, и, наконец, Уильям Гарвей сформулировал закон кровообращения. В XVIII веке были заложены основы химии как науки Нового времени. Этим помимо прочего было положено начало современной геологии: стало очевидным, что планета Земля гораздо старше, чем о том говорит Библия. Без этого знания Дарвин вряд ли смог бы сформулировать свою эволюционную теорию.

Одновременно с этим поворотным процессом в естествознании развивалась и современная эпистемология. В XVII веке, начиная с Фрэнсиса Бэкона, Томаса Гоббса и Декарта, философия стала последовательно отделять знание от веры. Венцом этих усилий стала в XVIII столетии внушительная система Иммануила Канта. Это время отмечено также рождением современной политической философии. Вера в божественное право королей на абсолютную власть в государстве была отметена как фиктивная. Ее место заняла идея общественного договора, предполагающая убежденность в том, что люди сами должны иметь право решать, кто будет ими управлять. Впервые эта идея была реализована на практике в Конституции США. Представление о политической свободе постепенно утвердилось в качестве основы конституционного права как такового.

Правда, процесс этот отнюдь не был безболезненным. Просветители XVIII века Дидро и Вольтер побывали в тюрьме за будто бы еретические высказывания и распространение мятежных настроений. А в XIX веке такой мыслитель, как Джон Стюарт Милль, вынужден был снова и снова отстаивать право на свободу мнений. Да и победоносное, на поверхностный взгляд, шествие демократии продвигалось не без поражений. К началу ХХ века подлинно демократическим строем обладали лишь восемь государств. Историк Нил Фергюсон настаивал: ошибаются те, кто полагает, что в ХХ веке было лишь две мировые войны. На самом деле в промежутке между 1914 и 1989 годами шла, по сути, непрерывная борьба между либерализмом[5], коммунизмом и фашизмом[6].

К тому же многие мыслители почувствовали, что проникновение вопроса о Большом смысле в личную сферу обошлось непомерно дорогой ценой. Ницшевская смерть Бога, метафорическое выражение утраты Большого смысла, подразумевает зарождение западного нигилизма. Сартр говорил, что в самом средоточии души европейского человека на месте образа Божия разверзлась дыра. Парижские экзистенциалисты 1950-х усмотрели в безраздельной свободе и принятии тотальной ответственности великое приключение, и то же самое можно сказать о взбунтовавшейся в 60-х годах студенческой молодежи, развенчавшей все моральные авторитеты общества. Как бы то ни было, эта пусть не всегда продуктивная – хотя и пылкая – вовлеченность в приключение по имени Свобода в последние десятилетия постепенно вышла из моды – процесс, аналогичный преображению хиппи в яппи. Представление, что экзистенциальные усилия, вмененные человеку, не сводятся к спорту и соблюдению диеты, в начале XXI века стало выглядеть анахронизмом. Его место занял прагматический подход к вопросам бытия, когда-то прежде считавшимся основными. Если я пожелаю сопрячь основные постулаты протестантской мысли с элементами буддизма, никакая церковь не должна иметь возможности мне в этом воспрепятствовать. В чисто экзистенциальных решениях ничуть не больше драматизма, чем в раздумьях о том, какую тренировку предпочесть: упражнения на выносливость или на гибкость тела. В конечном итоге на все вопросы должен быть дан практический ответ. Если я слишком долго бьюсь над вопросами смысла, это означает, что я либо подвержен депрессивным состояниям, и тогда мне на помощь придут лекарственные препараты, либо налицо гормональные нарушения, но они тоже устранимы – нужно лишь сделать анализ крови и выбрать соответствующие пищевые добавки. В сущности, все зависит от системной конфигурации – как и в случае смартфона.

Я все же считаю, что наша ситуация намного сложнее, чем предполагается такой позицией. Смещение вопроса о Большом смысле в приватную область есть, по сути дела, величайшее завоевание в истории Запада. Нужно радоваться, что инквизиция осталась в прошлом и никого теперь не подвергают пыткам и не казнят за его религиозный выбор и политические убеждения. Но делать отсюда вывод, что сверх вопросов карьеры, фитнеса и диетологии никакой экзистенциальной проблематики не существует, – это ошибка. Как показала экзистенциальная психология, нам не удается просто игнорировать или вытеснить сознание собственной смертности. Традиционные средства примирения с нашей человеческой конечностью – в посюстороннем мире избавление, в загробном воздаяние – предоставляли идеология и религия. Да, эти пути спасения, возможно, утратили свои притязания на абсолют, но они представляли собой нечто большее, чем умозрительные построения, так как были включены в ритуализованный социальный обиход посредством церкви и монастыря, мечети и медресе или синагоги и ешивы. Верующие мыслили себя членами какого-либо из религиозных сообществ, существовавших столетиями, если не тысячелетиями, и предназначенных существовать вечно. Принадлежать к подобному сообществу означало не только заручиться обетованием вечной жизни после смерти (либо физического воскрешения), но и взять на себя обязанность продолжать высокую и священную традицию.

И конечно, членство в сообществе было твердо обусловлено. Коллектив не любит, когда его правила нарушаются. Согласно Ветхому Завету, люди, уличенные в идолопоклонстве или нарушении субботы, подлежали побиению камнями. Католическая церковь не меньше тысячелетия применяла жесточайшие методы для искоренения ересей. Инквизиция, официально упраздненная в Испании лишь в 1834 году, подвергала заподозренных в богохульстве пыткам и заживо сжигала вынужденно признавших свою вину. В Саудовской Аравии, искони известной строгим применением шариата, вероотступников карали смертью. В мае 2014 года суд приговорил блогера Раифа Бадави за оскорбление ислама к десяти годам тюрьмы и тысяче ударов плетьми, а также штрафу около 200 тысяч евро в пересчете на европейскую валюту. Создается впечатление, что религиозные общины лишь тогда готовы предоставить своим членам надежные экзистенциальные гарантии, когда членство закреплено кровавой печатью. В иудаизме и исламе по сей день принадлежность мальчиков к конфессии свидетельствуется обрезанием – вполне конкретным телесным знаком.

Здесь мы можем облегченно вздохнуть, поскольку либеральный общественный порядок освобождает нас от мрачных ритуалов посвящения в родовые и религиозные коллективы. В конце концов, на Западе больше не осталось никаких социальных групп, которых индивид не мог бы покинуть. Даже пресловутый католический брак не всегда нерушим. Единственным исключением является семья, в которой мы рождены. В остальном мы вольны быть теми, кем захотим. В итоге индивид получил преимущество