мою спокойную реакцию, вновь нацепляя на себя маску презрительного безразличия.

— Слушай сюда, — сквозь стиснутые зубы проговаривает Рон, — в этом мире больше не существует никаких правил, норм, законов и подобного дерьма. Больше не существует ничего, кроме разрушений, потерь и смерти, — он делает паузу, его серо-стеклянные глаза продолжают блуждать по моему лицу отчаянного безразличия. — Я задал вопрос, потому что мне нужны объяснения по этому поводу. Может, ты представляешь опасность для моих людей?

Я продолжаю ощущать на шее его теплые пальцы, осознавая одно — он не собирается меня душить, его единственная цель лишь запугать меня. Я не бьюсь в конвульсиях, как инфицированная, не кричу во все горло и не дрожу от страха. Вместо этого устремляю на него непроницаемый взгляд, в котором невозможно прочесть ничего, кроме абсолютного спокойствия.

Я не чувствую ничего, кроме боли, ничего, кроме боли, ничего…

— Не знаю, что с тобой сделали эти лабораторные ублюдки, но я намерен выбить все это дерьмо из твоей головы, — Рон произносит это с такой презрительной интонацией, будто я виновна во всем, что происходит вокруг.

— Я здесь, чтобы не навредить людям, а спасти их, — произношу я, несколько раз моргая.

Он медленно отходит от меня, тяжело выдыхая в сторону.

— Почему я должен доверять тебе, когда ты стоишь передо мной в белом комбинезоне с этим чертовым треугольником, заполонившим весь город? — раздается его раздраженный голос. Через несколько секунд он разворачивается, устремляя на меня взгляд, в котором читается безысходность. — Может быть, эта долбаная корпорация зла забрала у меня все, что я имел, всех, кого считал близкими людьми?

— Тогда тебе нечего терять, — мгновенно отчеканиваю я. — Тебе следует пройти процедуру оздоровления и…

— Ты меня слышишь?! Они забрали все! — кричит Рон, направляя гневный взор светло-серых, практически полупрозрачных глаз в мою сторону. — Они забрали у меня все, понимаешь? — тихо повторяет он, спустя несколько секунд. — И ты считаешь, что я должен отдать им еще и свою жизнь?

Я хочу сказать нет, нет, нет, я не понимаю его.

И никогда не смогу понять его кипящих чувств и бурлящих эмоций.

Я не создана для того, чтобы чувствовать и воспроизводить на свет какие-либо эмоции. Меня запрограммировали лишь подчиняться, выполнять приказы и ничего более. Идеальный солдат без лишней сентиментальности и притупляющего чувства страха. Идеальный боец без бесполезных эмоций и боязни быть убитым ради идеи.

Я ведомый — не ведущий. И меня полностью устраивает такое расположение дел.

— Ты должен подумать о будущем поколении, — продолжаю я, твердо глядя ему в глаза. — Ты должен рискнуть всем, ради спасения своих будущих детей.

Он начинает смеяться, но этот смех сухой, холодный, совсем не похож на искренний. И я удивляюсь, что простой инфицированный, для которого целая жизнь состоит из одних только эмоций, может быть до такой степени черствым.

— Детей? — с презрением спрашивает он сквозь поддельный смех. — Какие дети? Оглянись вокруг, где ты видишь здесь светлое будущее? — он проводит пистолетом по воздуху. — Ты представляешь, как тут будут бегать счастливые детишки? Может быть, ты представляешь, как маленькие мальчики и девочки с неподдельной радостью спешат в школу? Как после того, как здесь мучили, загрызали и резали людей, может зародиться светлое будущее? — от отвращения его лицо искажается в странной гримасе. — Нас ждет дерьмовое будущее, потому что мы потеряли светлое прошлое. И только попробуй оспорить этот факт.

Где-то позади раздается отдаленное шипение, приближающееся с угрожающей скоростью. Рон реагирует быстро, с военной точностью направляя оружие в сторону врага. Между нами и непонятной серой субстанцией, издающей прерывистые шипения, всего несколько дюймов. Несколько секунд прицеливаясь в голову жертвы, парень хладнокровно жмет на курок, и спустя мгновение существо — больше похожее на труп мужчины, чем на человека в целом — рушится наземь, издавая последний хриплый вдох.

Может быть, я ошиблась. Может быть, эта хладнокровная машина для убийств вовсе не инфицированный. Может быть, он прошел какую-то другую процедуру оздоровления.

Но мне приходится тут же отогнать подобные мысли. Рон прошел самую страшную школу — школу выживания в беспощадной борьбе за собственную жизнь.

— Не нужно было его убивать, — тихо произношу я.

— А ты ждала, пока он меня сожрет? — с издевкой проговаривает он, резко хватая меня за локоть. — Валим отсюда, пока нас кто-нибудь не пристрелил.

* * *

Пройдя два квартала, мы сворачиваем на небольшой переулок, в котором находятся несколько зданий, по форме построения напоминающие научные центры, либо различные фабричные производства. Посреди улицы располагается огромный двухэтажный автобус, в основном покрытый ярко-красной краской и частично окрашенный в цвета британского флага. Быстрым шагом Рон подходит к бывшему общественному транспорту и несколько раз громко стучит в железную дверь автобуса.

— Какого черта, Рон? — доносится раздраженный мужской голос из автобуса. — Ненавижу тебя. Ты знаешь, что ты больной ублюдок?

— Не спи на посту, — раздается сухая усмешка Рона, когда он открывает двери двухэтажного «Рутмастера».

— Тебя не было три дня, где ты… — парень прерывается на полуслове. Одна нога спускается на асфальт, другая застывает на ступеньках автобуса.

Недоуменный взгляд карих глаз растерянно блуждает по моему лицу, телу, костюму, глазам. Несколько секунд его губы раскрываются, словно он хочет сказать что-либо, но через мгновение вновь плотно сжимаются, не в состоянии выговорить ни слова.

На нем свободно сидит черная кожаная куртка с поднятым вверх воротником, кисти рук плотно скрывают черные беспальцевые перчатки, точно такие же, как и у Рона, а темные вьющиеся волосы на голове образуют полный хаос.

Питер.

Это определенно он.

— Это что? Как?.. — он задает вопрос, продолжая смотреть мне в глаза. Его недоуменный взгляд за считанные секунды превращается в хмурый. — Ты зачем ее сюда привел?

— А ты головой своей не подумал, что она может нам пригодиться? — раздраженно бросает Рон, хватая меня за локоть, чтобы направить вперед.

Бросаю последний взгляд на растерянного Питера, а затем наблюдаю, как нервно играют желваки на лице Рона. Он крепко сжимает челюсть, с каждым шагом ослабляя мертвую хватку.

Я продолжаю ровно дышать, осматривая здание бывшей библиотеки, куда ведет меня этот парень. Он открывает старинную деревянную дверь, окрашенную в бордовый цвет, где присутствуют места облупившейся краски. В лицо ударяет холодный поток воздуха, волосы цвета молочного шоколада слегка перемещаются в сторону, перекрывая взор. Короткий звон колокольчика, висящий над дверью, оповещает о нашем визите всех посетителей здания.

В светлом помещении прохладно и глухо, даже несмотря на то что практически каждый фут обставлен различными шкафами для книг и другой подобной мебелью. Я осматриваю книжные полки, обнаруживая, что библиотека практически