Лилиан не понимала, какой у нее сын, пока в субботу, в начале октября, к ним не зашла соседка, миссис Ортис, жившая этажом ниже. Она хотела поговорить не с Лилиан, а с ее сыном. Лилиан подумала, что он совершил какой-то нехороший поступок, но миссис Ортис помахала в воздухе долларовой купюрой и сказала, что Аполлон обещал ей журнал «Пипл» с милой Джулией Робертс на обложке, но так и не принес. Через несколько минут, когда Лилиан немного опомнилась от смущения и оцепенения, она поняла, что ее сын продает книги и журналы, которые она ему приносит. Лилиан так рассердилась, что влетела в комнату Аполлона, отыскала нужный журнал среди множества других, валявшихся на полу, и отдала его миссис Ортис бесплатно. Она даже попыталась всучить ей более свежий номер с Барбарой Буш на обложке, но миссис Ортис не знала, кто она такая.

Аполлон вернулся домой сразу после заката солнца. В Нью-Йорке потеплело, и весь день держалась температура более двадцати градусов. Он с друзьями был в парке Флашинг-Медоус и играл в мягкий вариант американского футбола с касанием двух рук, пока не стало холодно. Он пришел грязный, но сияющий. Лилиан дождалась, когда он найдет ее на кухне. Она потратила несколько часов, складывая книги и журналы в мешки для мусора. Теперь они стояли на столе вместо обеда. Прежде чем Аполлон успел задать вопрос, Лилиан рассказала ему о визите миссис Ортис.

– Я потратила немало сил, чтобы принести тебе все это, я думала, что ты будешь их читать, – сказала Лилиан и взяла один из пакетов, кряхтя от тяжести. – Но, если нет, мы можем бросить их в мусоросжигательную печь.

Аполлон развязал один из пакетов и заглянул внутрь.

– Я их прочитал, – сказал он. – Все до одного. После того как я закончил, что мне было с ними делать?

– Выбросить, Аполлон. Что еще? – Она снова завязала пакет.

– Но миссис Ортис любит читать «Пипл», поэтому…

– Почему бы не взять деньги со старой женщины? – закончила за него Лилиан.

– Она платит мне четвертак. Цена на обложке составляет доллар и девяносто пять центов. Для нее это много значит, и она не расстраивается из-за того, что они двухнедельной давности. Что плохого в том, что я делаю?

Лилиан открыла рот, чтобы возразить, но поняла, что ей нечего сказать. Она еще раз посмотрела на мешки.

– И ты все это продашь? – спросила она.

– Я выбрасываю то, что не могу продать, но у меня получается очень неплохой бизнес в нашем районе.

– Тебе двенадцать, – сказала Лилиан и плюхнулась на стул. – Где ты этому научился?

Аполлон некоторое время молчал, а потом широко улыбнулся.

– У тебя, мама. Я научился этому, наблюдая за тобой, – ответил он.

– Я не понимаю, – проговорила Лилиан.

– Я вижу, как ты много работаешь. А я твой сын. Это у меня в крови.

Лилиан указала на стоявший рядом стул, и Аполлон сел. Она долго смотрела на сына.

– Если ты собираешься начать бизнес, тебе необходимы визитные карточки, – сказала она. – На них должно быть написано твое имя и номер телефона. Я думаю, сюда его нужно обязательно включить. Я тебе помогу. В офисе я сумею сделать это бесплатно.

Лилиан встала со стула, но почти сразу вернулась с листом бумаги и ручкой. Она нарисовала большой прямоугольник и написала несколько строк:

Потом она вычеркнула вторую строчку и написала другую.

Ниже она вписала номер их домашнего телефона.

Потом поставила кончик ручки на верхнюю часть прямоугольника, над именем Аполлон.

– Тебе нужно название для твоего бизнеса, – сказала Лилиан.

Она ждала, держа наготове ручку.

Аполлон взял ручку и написал сам.

Аполлон Кагва мог пойти в колледж, если бы не Карлтон Лейк. Аполлон учился в выпускном классе средней школы Джона Брауна, и в его аттестате главным образом стояли средние оценки «В» и «С». Это началось в девятом классе и стало сюрпризом для многих учителей, которые отмечали его интеллект и даже умение трудиться, но школа не являлась основной целью в его жизни. Аполлона Кагву интересовал только бизнес.

К тому моменту, когда ему исполнилось семнадцать, он превратил «Невероятию» в преуспевающую фирму. Его уже знали в Куинсе, Бронксе и на Манхэттене. Торговцы редкими и подержанными книгами познакомились с ним, когда он звонил в магазин, говорил, что он их коллега по бизнесу, и спрашивал, не может ли он к ним зайти, потому что оказался рядом и хочет нанести визит вежливости. «Конечно», – отвечали они, смущенные соблюдением правил приличия. А эти люди никогда не славились знакомством с творчеством Эмили Пост[4]. И очень скоро у них появлялся пятнадцатилетний черный парнишка, нагруженный такой тяжестью, от которой свалился бы мул, и сообщал, что его зовут Аполлон. У него были такие огромные детские очки, что им бы не помешали автомобильные дворники.

Он входил в магазины и пытался продать старые выпуски таких журналов, как «Знаток» и «Основные моменты». Сочетание предпринимательского духа и абсолютной наивности пятнадцатилетнего парнишки заставляло дрогнуть сердца старых продавцов книг. Именно они дали ему необходимое образование, научили оценивать книги, от них он узнал, как ориентироваться на распродажах и где следует поставить свой стол на аукционах антиквариата.

Впрочем, далеко не все вели себя доброжелательно. Некоторые из них, когда он предлагал книги на продажу, обвиняли его в том, что он украл свой товар. Может быть, разбивал витрины и грабил магазины всякий раз, когда у него появлялась возможность. В самых дорогих книжных лавках Манхэттена имелся звонок, начинавший трезвонить, как только дверь открывалась. То была эра Бернарда Гетца, который стрелял в черных парней в метро, и многие белые ему аплодировали. Всякий парень с избытком меланина становился злобным хищником, даже черный мальчишка в огромных очках и с рюкзаком, набитым книгами. Он мог стоять у входа пятнадцать минут, а продавцы делали вид, что не замечают его.

В результате Аполлон начал задумываться о том, не является ли он жутким монстром, вынудившим собственного отца уйти из семьи. В такие моменты подобные мысли становились навязчивыми: ему казалось, будто мир подтверждает его чудовищную сущность, и, если он не будет соблюдать осторожность, поглотит его. Чтобы пережить унижение и жуткие вспышки ненависти к самому себе, Аполлон во сне придумал мантру – возможно, слова пришли из прежних воспоминаний, – и он произносил ее, когда стоял на пороге под оценивающими взглядами продавцов и хозяев книжных лавок.