Я оказываюсь в шкафу с Нилом.

Прямо перед тем, как мы заходим в шкаф, Нил бежит к Мэри Бет Паркер и бросает ее.

Грубо. Очень.

Филипп сказал мне, что Нил влюблен в меня. Я разрешаю ему поцеловать меня, потому что Мэри Бет Паркер не нравилась мне с четвертого класса, когда сказала всем не играть со мной.

Когда мы выходим, на лице Нила застыла широкая улыбка.

И вот тогда начинается драма.

Мэри Бет злится.

Она ведет себя высокомерно и оскорбляет меня.

Конечно, все меняется, когда она отправляется в шкаф с Филиппом.

Тогда она думает, что стала моей новой лучшей подругой.

Боже, надеюсь, он не поцеловал ее!

Позже мне приходится сыграть в «Бутылочку».

Именно приходится.

Меня заставляет Лиза.

Говорит, что я испорчу ее вечеринку, если откажусь.

Мне не нужно, чтобы эта мысль висела над моей головой, поэтому я соглашаюсь.

Видите. Другого выхода нет.

К тому же на вечеринке нас осталось всего семеро. Один из собравшихся – Билли Прескотт, и я решаю, что велика вероятность того, что мне удастся поцеловать его.

Лиза выключает свет и кладет бутылку. Все рассаживаются по кругу на полу.

Нил пытается сесть напротив меня.

Мы четыре раза крутим бутылку, но еще ни разу она не указывает на меня.

У-у-у-уа!

Потом наступает очередь Филиппа. Он вращает бутылку и ее горлышко показывает на пространство между Мэри Бет Паркер и мной!

Я не шучу.

Мэри Бет кажется взволнованной.

Мне жаль бедняжку. Ему словно нужно выбирать между ангелом и дьяволом. И дьявол (Мэри Бет) действительно разозлится и сделает жизнь Филиппа ужасной, если он ее не выберет.

Филипп смотрит на нее, потом на меня. Берет бутылку за горлышко и пододвигает так, чтобы она указывала прямо на меня.

Я не вру, так и было!

И Нил, и Мэри Бет злятся на Филиппа, но, кажется, ему все равно.

Он широко улыбается, потом манит меня к себе пальцем.

Я собираюсь отрицательно покачать головой, но его улыбка… Она всегда сражает меня наповал. Я не могу сопротивляться ему… плюс я хочу поцеловать Филиппа. Поэтому я ползу через центр круга. Его глаза подобны свету в конце туннеля, и я вижу лишь его.

Я все еще не уверена, что произошло, что сделал Филипп или как он сделал это так быстро. Но вдруг понимаю, что лежу на спине в центре круга, а надо мной навис Филипп. Он целует меня.

Мальчики улюлюкают и кричат, но я едва замечаю их, потому что наши губы все еще слиты воедино. Мне трудно думать о чем-либо другом, кроме того, что Филипп отлично целуется и находится надо мной.

Все вокруг нас охают и подпрыгивают.

Думаю, именно на это и он и рассчитывал.

Однако я слегка одурманена, поэтому не могу быть уверена.

Как только все расходятся, Филипп перестает меня целовать и поднимает на ноги, одаряя милой улыбкой.

И я не могу ничего поделать: потихонечку влюбляюсь в него.

– Так ты в тайне влюблен в меня или просто пытался избежать поцелуев с Мэри Бет? – шепотом спрашиваю я.

– О, я точно влюблен в тебя – отвечает парень с широкой улыбкой, когда видит, что Мэри Бет убегает с вечеринки.

– Лжец, – говорю я.

Каждое лето папа Филиппа устанавливает на заднем дворике палатку. Но в мае уже так жарко, что мальчики уговорили поставить ее на этих выходных, чтобы они могли пожить в ней. Я провела много ночей в палатке с мальчиками, но мои родители решили, что в этом году я уже слишком взрослая, чтобы оставаться в такой компании.

Глупость несусветная.

Не то чтобы они мне нравились.

То есть мы много времени проводим вместе, и давайте признаем, если бы я хотела чем-то заняться с ними, я бы уже давно могла это сделать.

Но так как мы только друзья, то «далеко» ничего не заходит.

Я попыталась объяснить это маме и папе, но они рассердились, когда я попыталась им объяснить свою «теорию». Меня чуть не отправили под домашний арест.

К счастью, меня не выгнали из палатки насовсем. Мне все еще можно наведываться туда, но ночевать приходится дома. Что тоже не имеет смысла, потому что много чего может произойти до моего возвращения домой. Ну ладно. Обычно мы просто едим, играем в карты и болтаем.

Я знаю, что расту, но в действительности не чувствую изменений. Я стала намного выше, чем раньше. Мой рост метр пятьдесят пять, что для меня кажется слегка чересчур. И это отстой, потому что в моем классе лишь двое мальчиков выше меня. Поэтому, если я захочу встречаться с мальчиком повыше меня, мой выбор весьма ограничен.

Рост мамы метр семьдесят девять, и она говорит, что ей нравится быть высокой. И вообще повода для беспокойства нет: через несколько лет мальчики догонят в росте. Она постоянно напоминает мне выпрямляться.

Это мне надоедает.

Разговоры с мальчиками в палатке сильно отличаются от разговоров с моими подругами Лизой и Кэти. Клянусь, они только и говорят последние три года о том, как мы растем.

У кого первой выросла грудь?

Не у меня.

У кого первой начались месячные?

Опять не у меня.

Кого первой поцеловали в губы?

Ну, это была бы я, но теперь, когда мы стали постарше, глупый поцелуй на детской площадке не в счет.

Поэтому и здесь тоже не я.

Они одержимы мальчиками и волнуются из-за поступления в старшую школу в следующем году, потому что полагают, что там полно парней, умирающих от желания отправиться с ними на свидания.

Лиза отсчитывает дни до нашего пятнадцатилетия. Тогда мы станем достаточно взрослыми, чтобы ходить на настоящие свидания (131 дней осталось у Лизы, 215 – у Кейт, и, по последним подсчетам, 321 – у меня). Эта статистика мне кажется глупой. То есть они считают, что как только нам исполнится пятнадцать, мальчики внезапно встанут в очередь, умоляя пойти с ними на свидание?

А если никто так не сделает?

Я не стала указывать им на это и, наверное, не стану.

Они обидятся на меня.