от отчаяния голосом начал Решехерпес, — что ты последняя надежда для всего человечества?! Что если твоя миссия провалится, человечество обречено?!

— Да! — твёрдо и уверенно ответил юноша, — Я понимаю!

— Понимаешь ли ты, что твоя жизнь — это песчинка, по сравнению с жизнями всех людей, населяющих наш мир, от гипербореев, живущих на севере, до чёрных как смола, эфиопов, живущих на юге? От пёсиглавцев, населяющих восток, к югу от Китая, до самого края земли на западе, где начинается бесконечный Океан? Понимаешь ли ты, что ты должен будешь бросить эту песчинку в жертву всему человечеству, если это будет необходимо?!

— Да, учитель!

— Но понимаешь ли ты, что твоя жизнь, оборванная без выполнения твоей миссии — это верная смерть всем людям? Что твоя бесцельная смерть — это смерть и всех остальных? И для моих, и для твоих соплеменников, а кроме того, для китайцев, персов, варваров, индийцев, жителей Африки, включая загадочное племя одноногих карликов и людей с вывернутыми назад коленками? Говорят, есть и такое племя в тамошних диких лесах. И все они люди. И все умрут, если ты провалишь задание. К тому же, их ждёт тяжёлая, мучительная смерть, растянутая на годы страданий? Ты понимаешь, что не имеешь права на гордость, достоинство и честь, пока задание не будет выполнено?! Если для выполнения миссии надо будет убить — убивай! Надо будет лгать — лги! Надо будет пресмыкаться — пресмыкайся! Надо будет пожертвовать сотней или тысячью жизней — жертвуй! Это тоже песчинка по сравнению со всем человечеством. Надо будет пройти по горло в нечистотах, держа в руках раскалённый уголь — сделай это! Сделай всё, но выполни задание. Иного пути нет, мальчик.

— Я понимаю, учитель! — Фарну показалось, что впервые голос молодого жреца дрогнул. Может, показалось.

— Возьми… — теперь голос дрогнул у Решехерпеса, когда он снял с пальца и протянул молодому жрецу перстень, — Ты знаешь, что это такое…

— Да, учитель! — голос юноши снова был твёрд, словно камень, — Я сумею распорядиться этим с умом.

— Тогда иди… сынок… — Решехерпес резко отвернулся к залу, — Иди! Время дорого! Мы отправим тебя на сто лет вперёд. К этому времени не будет ни меня, ни твоего воспитателя Фарна, никого из тех, кого ты знаешь. Но не будет и нашего врага Нишвахтуса! А значит, у тебя будет шанс. Не упусти его, сынок! Не упусти!

— Да, учитель!

Юноша снова почтительно поклонился и направился к ступенькам. Один…два… три… тридцать шесть! Вот он спустился в зал и уверенной поступью вышел в центр пентаграммы.

— Начинайте! — дал команду с балкона Решехерпес.

И, хотя по обычаю, такую команду должен был дать не он, а Фарн, старик не стал останавливать ритуал. Пусть. Это всё тлен и ерунда, по сравнению с тем, что должно сейчас свершиться. А вершилась История. Никак не меньше.

Юноша стоял в центре, прямой, напряжённый. В правой руке теперь оказался зажат тяжёлый деревянный жреческий посох, на этот раз без каких-либо вставок. Жрецы, исполнители ритуала, торопливо разжигали светильники по углам пентаграммы: пять светильников, пять огней. А потом выстроились в назначенных местах вдоль нарисованного круга и запели медленную, протяжную мелодию.

Все члены Совета столпились на балконе, возле перил, внимательно наблюдая за происходящим. Никто не усидел.

— Это был лучший выход из возможных! — дружески положил Фарн руку на плечо Решехерпеса, — Это единственный шанс.

— Я понимаю… — старик не отводил взгляда от пентаграммы, — Я всё понимаю… Кстати, тебе не кажется, что вон тот жрец в зале из новых? Я его не помню… А мы для ритуала отбирали самых проверенных людей…

— Ты слишком нервничаешь, — печально усмехнулся Фарн, — Твои старые глаза обманывают тебя. Успокойся. Мы используем свой шанс!

Неожиданно, магические факелы на стенах затрепетали и зал ещё больше потемнел. Великие боги! Вчера Фарн лично высчитывал, сколько магии должно уйти на такой перенос в сто лет, и вполне хватало. Вполне! Неужели расчёт был неточен? Неужели сейчас всё пойдёт прахом?! Фарн сам затрепетал, не хуже магического огня.

Голоса жрецов возвысились, они допевали последние слова гимна. Ещё мгновение, половина мгновения… ещё миг… хлопок, и магические светильники разом погасли. Полная темнота. Но Фарн готов был поклясться, что видел, как за долю мгновения до этого исчез из круга юный жрец. Или… или его тоже подводит зрение?!

— Андреас… — несмело позвал он с балкона, — Андреас, ты здесь?..

— Нет его! — ответил грубый голос снизу.

— Слава Осирису! — выдохнул старик, — Успели!

— Ты дурак, Фарн! — захохотал снизу тот же голос, — Твоего Андреаса вообще нету! Я отправил его не на сто, и даже не на тысячу, а больше, чем на полторы тысячи лет вперёд! Вряд ли он вообще выживет! А если выживет, то явно опоздает к выполнению своей миссии! А-ха-ха! Ха-ха-ха! Ты проиграл, Фарн! Ха-ха-ха!

Гулкий, наглый хохот, казалось, разносился со всех сторон, отражаясь эхом от стен притихшего храма.

— Нишвахтус?! — занемевшими губами, еле выговорил Фарн, — Ты?! Ты посмел…

— Да! — довольный, сытый хохот казалось, ввинчивался прямо в мозг, — Да, я сделал это! Да, я посмел! И мы ещё посмотрим, кто из нас, в конце концов, окажется прав!

Рядом с Фарном что-то пробормотал Решехерпес, похоже, вручая свою бессмертную душу Ба на суд Осириса, и Фарн услышал, как упало тело на плиты зала. Старик Решехерпес не выдержал удара судьбы. Хохот усилился. Презренный негодяй и отступник Нишвахтус веселился.

Ещё один жрец, в темноте Фарн не разобрал, кто именно, выхватил ритуальный кинжал и вонзил в своё сердце.

— Будь ты проклят! — не имея сил сдерживаться, закричал Фарн, — Будь ты проклят во веки веков! Будь ты проклят всеми богами, и светлыми и тёмными! Будь ты проклят и в мире живых и в мире мёртвых! Будь ты проклят, Нишвахтус!!!

Ответом старику был только затихающий вдалеке хохот.

Дорогие друзья! Авторы планируют выкладывать каждую очередную главу по мере готовности, примерно раз в пять-семь дней. У вас как раз будет достаточно времени, чтобы прокомментировать нашу работу!

[1] …клепсидра отсчитала ровно одну минуту… Любознательному читателю: клепсидра — водяные часы. Известна ещё всо времён древних вавилонян и египтян. Употреблялась до XVII века. Использовалась, например, в Риме для определения длины речей ораторов в суде. И, когда определённое законом время заканчивалось, ораторам так и говорили: «Ваше время истекло!».

Надо заметить, что в описываемые в книге далёкие времена не было понятия «минута». Это был слишком короткий отрезок времени, для того, чтобы кто-то додумался его измерять. В данном случае авторы адаптируют слова жреца под современные понятия. Жрец имел в виду, что