Воронцов впервые встречал такое. Не пулемётчик, а злой философ. Немец, сидевший на той стороне, словно чувствовал что-то неладное. На войне такое бывает. Над окопами, на той и другой стороне, словно невидимая копоть, поднимается и проникает в самую душу психоз – своеобразное предчувствие ужаса. И начиналась хаотичная пальба с двух сторон. Потом всё так же резко прекращалось. Даже дежурные пулемёты какое-то время воздерживались от пальбы.

Вышли из землянки и Белых с артиллеристом.

– Какая сволочь, – сказал тихо Белых, – даёт повторную очередь. К такому не приноровишься.

– Да, – ответил ему капитан-артиллерист, – будто нарочно… Именно в эту ночь и именно здесь… Может, миномётчиков попросить – по парочке мин на ствол?..

– Не надо. Нашумим. Они там сразу все на бруствера высыпят. «Фонари» повесят. Пусть стреляет, гад. Ребята в группе опытные. Васинцев в этот раз сам повёл. – Белых прислушался. – Дело хреновое. Будто чувствует.

– Или просто такой осторожный.

Воронцов продолжал лежать на ящиках, слушал ночь, храп своих бойцов, разговор старшего лейтенанта Белых и артиллериста, крик коростеля в низинке и думал вот о чём. На этом участке фронта, куда их две недели назад подвели, потом несколько раз перебрасывали с места на место, но в бой так и не вводили, явно что-то затевалось. Что-то большое, быть может, такое, что решит ход всех событий, на всех фронтах. И то, что не сегодня завтра произойдёт, решительно изменит и их судьбы, и тысяч, десятков и сотен тысяч других солдат и офицеров, занявших свои позиции в окопах первой, второй и других линий, сосредоточенных в лесах, оврагах и деревушках ближнего тыла. Изменится и судьба Саньки Воронцова, младшего лейтенанта и командира первого взвода отдельной штрафной роты.

Ракета истаяла над арматурой колючей проволоки. Никого и ничего она там не разглядела, ни единого нового предмета, ни движения. И тут же прогрохотала очередь.

Воронцов знал пулемёт этой конструкции, его технические параметры и боевые качества. Недавно у немцев появилась новая его модификация. МГ-42. Из него он тоже стрелял. Полегче и попроще своего предшественника МГ-34.

Очередь снова не слишком длинная, но и не короткая. Двенадцать-тринадцать патронов. Трассирующие заряжены по схеме: одна через три-четыре. Так заряжал для ночной стрельбы и расчёт Барышева. Всегда можешь понять, куда уходит твоя очередь, чтобы, если есть необходимость, тут же скорректировать или перенести огонь на другую цель.

И в это время офицеров, сидевших в соседнем окопчике и наблюдавших за передовой, будто взрывной волной смахнуло с бруствера.

– Тебя что, задело? – послышался испуганный голос Белых.

– Да нет, землёй секануло…

– Как же не задело? Смотри, кровь…

– Где? На щеке? Вот гад.

– Давай санинструктора разбужу. Перевяжет.

– Брось. Чепуха. Сейчас перестанет.

Офицеры сдержанно засмеялись.

– Ещё бы пару сантиметров и – ку-ку…

– Давай, зови их взводного. Пора. Пусть поднимает людей.

Воронцов не стал ждать, когда за ним придут или окликнут. Встал, скрипнув ящиками, застегнул пуговицы гимнастёрки и, на ходу затягивая потуже ремень, пошёл к офицерам.

– Поднимай своих гвардейцев, младший лейтенант, – сказал ему Белых, и в том, как старший лейтенант произнёс «своих гвардейцев», Воронцову послышалась едва скрытая ирония.

Штрафников на передовой звали «гвардия наоборот». Именно это и почувствовал Воронцов в тоне, каким ПНШ по разведке отдал свой приказ.

Воронцов окликнул часового. Тот подошёл.

– Голиков, поднимай второе и третье отделения. И Сороковетова – ко мне живо.

– Есть.

Через минуту тридцать шесть бойцов стояли перед взводным в траншее и ждали его приказа.

– Товарищи бойцы, – начал Воронцов. – Слушай боевой приказ. С той стороны на нашем участке возвращается наша разведка. С минуты на минуту она будет здесь. Если противник её обнаружит и завяжется бой, мы должны, имитируя атаку, подняться и дойти до рубежа немецкой линии проволочных заграждений. Назад поворачиваем по сигналу «зелёная ракета». Раненых подбираем на обратном пути. В бой пойдём ограниченными силами. Второе отделение – ориентир водонапорная башня. Третье – ориентир угол леса.

– На пулемёт?

– Да, Лыков, на пулемёт. Вместе пойдём.

Обычно Лыков или кто-нибудь из ватаги блатняков затевал пререкания, и унять их стоило немалых трудов. Но на этот раз прямой ответ Воронцова, похоже, отбил охоту Лыкова поговорить на тему предстоящей операции. Дальше вопроса о пулемёте дело не пошло.

По шеренге пробежал ропот и стих. Лыков, задавший вопрос, был из блатных. Пришёл во взвод с недавним пополнением. Ночная пробежка на пулемёт за несколько часов до общей атаки… Блатняков это обстоятельство удручало. Похоже, такой поворот событий нарушал их планы. Какие? Вот уж везло Воронцову на это племя! Но как раз именно опыт общения с ними и помогал.

– Сороковетов! Емельянов! Тарченко! Ко мне!

Сороковетов получил три месяца штрафной роты за то, что ударил перед строем командира миномётной роты, капитана. Невысокого роста, жилистый, как можжевёловый сучок, взгляд с прищуром, он, казалось, смотрел на окружающий мир с некой опаской. С недоверием он отнёсся и к тому, что взводный предложил ему быть миномётчиком. Но потом привык и должность свою исполнял исправно.

Месяц назад, когда стояли ещё под Жиздрой, рота атаковала одну деревушку, примыкавшую к железнодорожной станции. Первый взвод, обойдя с тыла окопавшихся среди домов немецких пехотинцев, неожиданно наскочил на миномётную батарею, замаскированную в перелеске. Штрафники с ходу сбили боевое охранение, забросали миномётчиков гранатами, оставшихся в живых добили штыками и сапёрными лопатками. Когда разбирали трофеи, обнаружили несколько совершенно исправных миномётов и большой запас мин. После боя все миномёты сдали на склад трофеев. Но один оставили. Из него они буквально через полчаса обстреливали немецкие окопы в окружённой со всех сторон деревне. Три пулемёта не давали штрафникам зацепиться за крайние дворы и риги. Бойцы залегли. Раненые отползали к лесу. Мёртвые в помощи уже не нуждались. Капитан Солодовников метался по опушке леса, мотал над головой своим «ТТ», угрожая залёгшим штрафникам последним. Но поднять их невозможно было никакой силой.

И тогда Сороковетов, прищурившись в сторону деревни, сказал Воронцову:

– Я уделаю их, товарищ младший лейтенант. Мне надо три десятка мин и двоих хлопцев в подмогу. Остальное – дело техники.

Пулемёт – оружие хорошее. Бывали случаи, когда один пулемётный расчёт, занимаемый выгодную позицию, держал роту. Чуть поднялись – хорошая очередь, и снова пять-шесть убитых, а остальные – носом в землю. Но у пулемёта есть на войне страшный враг – миномёт.

Немцы закрепились в той деревне основательно. Пулемётные расчёты укрывались за стенками, выложенными из мешков, наполненных песком. С внешней стороны, для прочности и маскировки, стенки были обложены дёрном. Настильным огнём, а значит, ни пулей, ни снарядом такую крепость не возьмёшь.