От траншеи к ним бежали трое немцев. Один прямо на них. Двое других охватывали лейтенанта Васинцева и Юлдашева с флангов. Лейтенант, похоже, тоже был ранен. Автомат его валялся в примятой траве без диска. Васинцев никак не мог справиться с проволокой и просунуть под неё раненого пулемётчика. Юлдашев пытался помочь, скрипел зубами, ругался по-узбекски и впустую загребал ногами.

– Стоять, Иван! Хальт! – кричали немцы.

Иванок взял в прицел бежавшего слева. Самый рослый, он и бежал быстрее других. На ходу перекидывая через голову ремень карабина, немец свободной рукой потянулся к кинжальному штыку, висевшему на ремне. «Фонари», повешенные над проволокой немецкими наблюдателями, настолько хорошо осветили пойму, что Иванок не хуже, чем днём, видел перед собой движущуюся цель. Выстрелил в середину корпуса. Он знал точно, что попал, хотя немец какое-то время продолжал бежать. Перезарядил и тут же выстрелил в бегущего справа. Тот, выронив винтовку с примкнутым штыком, сразу опрокинулся в траву обмякшим телом, опрокинулся со всего размаху, как будто из него в одно мгновение выдернули позвоночник. Остался один. Но тот, видя, как быстро изменились обстоятельства, остановился и, пятясь и приседая на колено, начал стрелять из карабина. Иванок прицелился ему в ногу и выстрелил. Немец выругался и осел в траву. Убивать его было нельзя. Иначе немцы откроют по ним огонь из всего, чем располагают. И тогда им точно конец. А так они даже гранату не бросят, остерегутся. Чтобы не убить своего.

Воспользовавшись короткой заминкой, Иванок выскочил из воронки, подполз к проволоке и вытащил за край одежды Юлдашева, ухватил его за капюшон камуфляжного комбинезона и с силой рванул на себя.

– Давай, Иванок, давай! – хрипел Васинцев.

– Ты что, командир, ранен?

– Не знаю. В ногу ударило. Кость, видимо, цела. Только слабость. Надо скорей. Нога немеет.

Они перехватили Юлдашева за ремень и волоком потащили вперёд. Бежали по узкому коридору, отмеченному белыми флажками. Спасибо сапёрам.

Пробежали шагов двадцать. Справа, в неглубокой воронке, лежал старшина Казанкин и стрелял из автомата короткими прицельными очередями. Старшина прикрывал их отход.

– Быстрее, ребята! Быстрее! – кричал он.

Здесь, во второй линии, проход в проволочных заграждениях был готов. Сапёры всё сделали заранее.

Снова в стороне немецких окопов заработал пулемёт. И тотчас несколько мин накрыли его, утопив позицию в пыли и копоти. А левее на нейтральную полосу вышла цепь стрелков, числом до взвода. Они шли в сторону немецкой траншеи, стреляя из винтовок и автоматов.

– Штрафники пошли, – сказал старшина Казанкин. Он отстранил Иванка и лейтенанта Васинцева от Юлдашева, перекинул пулемётчика через плечо и, пружинисто приседая под тяжестью ноши, побежал к траншее.

Стрельба с той стороны заметно ослабела. Немцы переключились на участок, где наступали штрафники. Неожиданно возникшая угроза заставила их мгновенно перегруппироваться на правый фланг своей обороны. Именно туда обрушился весь ураган огня, который способна создать пехотная рота, усиленная миномётами и ПТО.

Командир штрафной роты капитан Солодовников метался по опустевшей траншее и материл и Воронцова, и разведку, которая, как он и предполагал, оказалась не способной даже на то, чтобы вернуться назад без стрельбы и лишних потерь, и сапёров, которые, как оказалось, не проделали «дырку» в немецкой колючке, и старшину роты, который, раззява, попал под обстрел, потерял человека и разлил с перепугу половину сутодачи спирта, чем поставил под угрозу успех предстоящей операции. В конце концов он подбежал к старшему лейтенанту и закричал:

– Белых! Чёрт бы вас побрал! С кем я теперь в бой пойду? Давай скорей ракету на отбой! Пусть возвращаются! Пока всех не перебили!

– Подожди, капитан, – стиснул зубы ПНШ полка по разведке. – Видишь, мои ещё там. Я сам знаю, когда отбой давать!

Немецкие «фонари» теперь гирляндой висели над атакующим полувзводом штрафников. А немного правее выползала к траншее группа разведчиков. Передвигались они медленно, тащили раненых.

– Белых, прошу тебя! Они ж сейчас на проволоку полезут! – Капитан Солодовников не отрывал взгляда от цепи штрафников, которые приближались к первой линии проволочных заграждений. Он вдруг увидел среди них, во второй цепи, высокую фигуру младшего лейтенанта Воронцова и крикнул первому попавшемуся ему на глаза человеку:

– Кто разрешал?! Кто разрешал Воронцову идти вместе со взводом?! Что смотришь, Сороковетов? Давай огня! Почему не подавлен пулемёт? Огонь по пулемёту!

– Товарищ старший лейтенант приказал прекратить огонь. Чтобы, говорят, своих не задеть, – виновато забормотал миномётчик. – Да и немцы сейчас…

– Сороковетов! Огонь! Какие ещё приказы?! Кто тут приказывает?!

– Капитан, прекратите истерику и отмените огонь! – закричал, соскочив с бруствера, старший лейтенант Белых. – Вы что, не понимаете, что на карту поставлена судьба дивизии? А может быть, даже корпуса!

– А я, Белых, в карты не играю! – уже хрипел капитан Солодовников. – Тем более на своих солдат! И хочу тебе напомнить, что здесь – траншея отдельной штрафной роты, а не землянка штаба полка! И здесь приказы отдаю я! А по чужим головам – как по камешкам через ручей… Это, знаешь!..

– Сейчас не атака, капитан, – пытаясь сохранить спокойный тон, ответил разведчик. – Это во время атаки ты тут царь и бог. С полномочиями комполка и прочим.

– Не атака? – Губы у Солодовникова тряслись. – А это – что? Это что, я тебя спрашиваю? – И капитан Солодовников указал обеими руками в сторону атакующих штрафников. – Дай сюда ракетницу! – И он двинулся на ПНШ по разведке.

Но его тут же перехватили сзади чьи-то крепкие руки, сжали железным обручем, поволокли в глубину траншеи.

– Тихо, Андрей Ильич, – услышал он в затылок голос лейтенанта Гридякина. – Остынь.

– Чёрт с тобой, Солодовников, – сказал старший лейтенант Белых и поднял вверх ракетницу. – О твоей дурости докладывать не буду. Так и быть. Но впредь советую не путать офицеров оперативного отдела штаба полка со своим старшиной, который расплескал по траншее ротную водку, а теперь ты готов по этому поводу небо на землю обрушить.

Зелёная ракета ушла в небо.

– Всё, Николай Иваныч, отпусти руки, больше драться не полезу. – Капитан Солодовников расправил плечи, взглянул исподлобья на ПНШ по разведке и незнакомого офицера-артиллериста, повернулся и пошёл на левый фланг взвода, откуда несколько минут назад поднимались в атаку штрафники.

Уговор со старшим лейтенантом Белых у капитана Солодовникова был вот какой: встретить разведгруппу, помочь разведчикам на выходе, если возникнут трудности, вытащить их, если понадобится, даже из-под огня. Но атаковать на соседнем участке… Это уже самодеятельное сочинение Белых, как говорят, по ходу пьесы. На такое использование личного состава роты Солодовников никогда бы своего согласия не дал. А теперь выясняется, что вместе со штрафниками ушёл и взводный. Хорошо, что не весь взвод поднял. Хоть у этого голова на плечах осталась. Осталась… Где ж осталась? Полез, мальчишка, на проволоку. Не мог сержанта послать. Послал бы сержанта. А после боя подготовили бы на отличившихся реляцию на перевод их в стрелковую роту. Любой бы из младших командиров рад был. Но вот же, сам полез… А через несколько часов – атака. Взвод вести. Если даже ранят, взвод без взводного…