Когда Алексей с Наташенькой уехали к бабушке, Оксана собралась посетить все тот же торговый центр, где была куплена разрезанная куртка, и купить вместо нее другую. Кроме того, она видела, что в прошлый раз девочке очень понравился выставленный в витрине игрушечного отдела велюровый оранжевый тигр с зелеными пуговичными глазами. Она вовсе не собиралась задабривать строптивую капризницу, она хотела ее порадовать. Оксана даже намеревалась попросить Алексея, чтобы он собственноручно вручил дочери тигра, а она пока смогла бы выстирать в стиральной машине ее любимого многострадального зайца.

Оксана не успела купить ни куртки, ни тигра. Из бистро, которое находилось в цокольном этаже торгового центра, навстречу ей вдруг вышел Корнеев. Она вздрогнула, но всего лишь от неожиданности. Ее смятение не укрылось от глаз Ивана, но он, скорее всего, истолковал его по-другому.

– Как жизнь? – спросил Корнеев, пристально вглядываясь в ее лицо.

Она не смогла сказать, что жизнь прекрасна. Она лишь жалко улыбнулась.

– Ну-ка пошли, – буркнул он, взял ее за руку и повел к машине.

Грубовато затолкав Оксану на переднее сиденье, Иван сел за руль, тронул машину, а ей приказал рассказывать. И она начала рассказывать про Наташеньку. Она не жаловалась. Ей просто надо было выговориться. Невысказанные слова боли и страха за свою любовь разбухли внутри ее страшным нарывом, который кто-нибудь должен был вскрыть. На ее пути попался Корнеев, стало быть, ему – и скальпель в руки.

Но Иван не стал делать Оксане больно. Он не говорил банальностей, типа того, что надо было раньше думать и что всего этого стоило ожидать. Он молча, но очень заинтересованно слушал, и его и без того черные глаза темнели еще больше, как-то густели и наливались болью за нее.

– Я, конечно, не знаю, как приручать чужих детей, – задумчиво начал Корнеев, когда Оксана закончила свое печальное повествование, – тем более что и свою-то дочь, как ни стыдно в этом признаться, практически забросил… Я только очень хорошо помню, как в детстве ненавидел своего отчима Виктора Тимофеевича Топлякова. Он был очень неплохим мужиком, но это я понял далеко не сразу. В двенадцать лет я страшно ревновал к нему мать, называл Сопляковым и устраивал ему всякие пакости и подлости. И ты даже не поверишь, что меня с ним примирило!

– Что?! – с большой надеждой спросила Ивана Оксана.

– Однажды мы с ребятами выкрали из школьного кабинета военной подготовки пару автоматов Калашникова. Надо тебе сказать, что это дело было очень непростым и потребовало необыкновенной изобретательности и изворотливости. Мы несколько дней подряд играли с ними в «войнушку» на пустыре за домами, пока военрук нас не вычислил и не взял в кольцо превосходящими силами противника в лице практически всех учителей нашей школы. Так вот за эту кражу мой отчим выдрал меня ремнем с такой силой, что я пару дней не мог сидеть. В ответ я грозился убить его из того же самого автомата, который специально для этого дела украду еще раз. За эту угрозу, как ты догадываешься, я получил еще дополнительную порцию ремня, а отчим – поток самой нецензурной брани, которую я к тому времени успел выучить. А потом оказалось, что абсолютно все родные отцы отодрали своих отпрысков примерно с теми же самыми ругательными словами, с той же силой и тем же орудием, что и Виктор Тимофеевич. Это стало самым весомым доказательством того, что мой отчим был настоящим если не отцом (я слишком хорошо помнил своего родного отца), то очень неравнодушным к моей судьбе человеком. После этой показательной порки я еще долго и с большой гордостью рассказывал пацанам о том, что дядя Витя лупцевал меня с такой силой, какая их родным отцам и не снилась. Вот такая история, Оксана…

– Но Наташеньку не за что драть ремнем, – покачала она головой, – да я и не смогу причинить ей боль… Она такая худенькая, прозрачная…

– Я и не призываю тебя лупить девчушку, как двенадцатилетнего хулигана. Это я так рассказал… к слову… Понимаешь, ты мучаешься, ломаешь голову, а решение, возможно, лежит на самой поверхности. Вот завтра на свежую голову ты вспомнишь моего дядю Витю, и тебе, может быть, придет в голову что-нибудь совершенно неординарное!

Иван улыбнулся Оксане такой знакомой улыбкой, что она не выдержала и расплакалась.

– Ну вот что! Все неординарные решения ты будешь принимать сегодня вечером или завтра! – решительно заявил Иван. – А сейчас мы с тобой пообедаем в одном очень неплохом ресторанчике, потому что в этом паршивом бистро меня накормили такой дрянью, которую срочно надо чем-нибудь заесть.

Не слушая слабых возражений Оксаны, Корнеев резко стартовал с места, и очень скоро они уже ели раковый суп в горшочках в дорогом заведении, с большой претензией названном «Нирваной». В настоящую нирвану Оксана не впадала, но постепенно успокаивалась и светлела лицом. Иван болтал о каких-то пустяках, убаюкивая и отвлекая ее от неотвязных мыслей необязательными словами, забавными историями, о которых можно забыть, выйдя из ресторана. В какой-то момент Оксана даже поймала себя на мысли о том, что, может быть, она зря отказала Корнееву. С ним у нее не было бы таких проблем. Да и вообще никаких не было бы… Она теперь отчетливо видит, что он любит ее и не хочет выпускать не только из-за столика этого ресторана, но и вообще из своей жизни.

Оксана откинулась в мягком кресле и долгим взглядом смерила Ивана. Он замолчал и напрягся, будто догадался, какая в ней шла душевная борьба. В этот момент по законам жанра должна была бы лопнуть на Оксаниной шее нитка пылаевского ожерелья, и разлетевшиеся в стороны розоватые жемчужины с нежным хрустом должны были погибнуть под ногами танцующих пар, но ничего такого не произошло. Обычно прохладный жемчуг будто слегка ожег Оксане кожу. Она закусила губу и отвела глаза от Ивана.

– Любишь его? – с невеселой улыбкой спросил Корнеев, хотя и так все было ясно.

– Люблю, Ваня, – ответила она.

– Тогда придется терпеть.

– Придется.

– Но если вдруг станет совсем… невмоготу, ты знай, что…

– Я знаю, – прервала его она. – Ты прости меня, Иван. Мне не следовало идти с тобой в ресторан… и вообще… Это я от отчаяния, понимаешь?!

Он обреченно кивнул.

А возле дома он вдруг поцеловал ее в губы. Оксана понимала, что именно для этого он и наклоняется, но не отстранилась, желая еще раз удостовериться, что его поцелуи теперь ничего для нее не значат. Она удостоверилась, а после этого встретилась взглядом с Алексеем…

С помощью SMS, посланного на мобильный телефон Оксаны Юрьевны Деминой, товаровед Алексей Дмитриевич Пылаев просил уволить его из комиссионного магазина «Новый взгляд». Магазин много потерял с уходом Пылаева, но по сравнению с потерей личного свойства отсутствие Алексея на рабочем месте Оксана уже не восприняла как трагедию. «Новый взгляд» был уже довольно известной в городе фирмой, и другого товароведа оказалось не так уж трудно найти. Ею стала маленькая хрупкая женщина лет пятидесяти, которая разбиралась в деле не хуже Пылаева. Конечно, она не задерживалась на работе, как Алексей, допоздна, но, как и он, освободила Оксану от многих дел.