У въездных ворот дежурил патруль. Но имение было слишком обширным, чтобы повсюду установить наблюдение. Клементе припарковал «панду» на проселочной дороге в километре от виллы. Дальше они пошли пешком, доверившись предрассветной тьме.

– Надо поспешить, через пару часов вернутся эксперты и продолжат собирать улики, – предупредил Клементе, чуть не бегом припустив по рытвинам и ухабам.

На виллу они проникли через окно на заднем фасаде, сорвав печати. У них имелись наготове другие, подложные: уходя, они снова опечатают помещения. Никто ничего не заподозрит. Надели бахилы и латексные перчатки. Включили принесенные с собой фонарики, прикрывая ладонью свет так, чтобы они могли ориентироваться в доме, но никто снаружи не заметил бы их присутствия.

Дом был задуман в стиле либерти, но перестроен в более современном духе. Они вошли в кабинет, где стоял письменный стол из красного дерева и объемистый книжный шкаф. Мебель свидетельствовала о былом благосостоянии. Джеремия Смит рос в буржуазной среде, его родителям удалось сколотить порядочный капитал торговлей тканями. И все же они были настолько поглощены делами, что завели только одного ребенка. Может быть, они верили, что сын в будущем поддержит и предприятие, и доброе имя Смитов. Но очень скоро убедились, что единственный наследник не в состоянии продолжить дело так, чтобы они могли гордиться им.

Маркус посветил фонарем на фотографии в рамках, аккуратно расставленные на дубовом столе. Вся история семьи заключалась в этих выцветших снимках. Пикник на лужайке, маленький Джеремия на коленях у матери, отец обнимает жену и сына, защищая их от всех бед. На теннисном корте у виллы, в девственно-чистых костюмах, с деревянными ракетками в руках. Старорежимное Рождество, все в красном, позируют перед украшенной елкой.

Напряженно ожидают, когда сработает автоспуск, и всегда составляют совершенный триптих, словно призраки прошедших веков.

С какого-то времени, однако, с фотографий исчезает главное действующее лицо – отец; подросток Джеремия и его мать изображают светскую, чуть грустную улыбку: глава семьи покинул их после непродолжительной болезни, а они по традиции продолжают сниматься, не на память, а скорее в качестве противоядия, чтобы выйти из тени смерти.

Одна фотография особенно возбудила любопытство Маркуса, из-за несколько зловещего ракурса, какой избрали домочадцы, чтобы засняться вместе с покойным. Мать и сын встали по обе стороны массивного камина из песчаника, над которым нависала картина маслом, где в самом суровом и строгом обличье был изображен отец.

– Они не нашли ничего, что связало бы Джеремию Смита с Ларой, – проговорил Клементе за его спиной.

В комнате отчетливо были видны следы полицейского обыска. Предметы сдвинуты с мест, в ящиках явно рылись.

– Но ведь они до сих пор не знают, что Смит ее похитил. Ее и не ищут даже.

– Прекрати, – сказал вдруг Клементе неожиданно жестким тоном.

Маркус опешил, это так не вязалось с его молодым другом.

– Не верится, чтобы ты до сих пор не понимал таких простых вещей. Ты не занимаешься сыском из любви к искусству, тебе никто бы этого не позволил. Ты прекрасно подготовлен для дел такого рода. Сказать тебе правду? Возможно, что девушка в конце концов погибнет. Я бы даже сказал, что это более чем вероятно. Но это не зависит от того, что мы сделаем или не сделаем. Так что прекрати винить себя во всем.

Маркус снова сосредоточился на фотографии Джеремии Смита рядом с портретом отца: серьезный, скромный юноша лет двадцати.

– Ну, с чего ты хочешь начать? – спросил Клементе.

– С комнаты, где его нашли умирающим.

* * *

Эксперты-криминалисты оставили следы своего пребывания в гостиной. Штативы с галогенными лампами, освещающими сцену; рассыпанные повсюду остатки реактивов для выявления органических жидкостей и отпечатков; буквенно-цифровые таблички, указывающие положение вещественных доказательств перед тем, как их сфотографируют и унесут.

В этой комнате обнаружили синюю ленту для волос, коралловый браслет, вязаный розовый шарфик и красный роликовый конек – вещи, принадлежавшие четырем жертвам Джеремии Смита. Эти фетиши являлись полученным по счастливой случайности неопровержимым доказательством его причастности к убийствам. Но Маркус мог представить себе, что ощущал убийца всякий раз, когда ласкал эти трофеи. Они символизировали то, что ему удавалось лучше всего, – убивать. Держать их в руках – значило испытывать прилив темной энергии: животворную встряску, будто бы насильственная смерть придает силы тому, кто причиняет ее. Дрожь тайного наслаждения.

Трофеи хранились в гостиной, ведь Джеремия всегда хотел иметь их рядом. Таким образом, и девушки как будто бы все время находились тут. Страждущие души, узницы этого дома, такие же как он.

Тем не менее среди вещей не было ничего, принадлежавшего Ларе.

Маркус вошел в комнату, а Клементе застыл на пороге. Мебель покрыта белыми чехлами. Вся, кроме кресла посередине, перед старым телевизором. Опрокинутый столик, на полу – осколки пиалы, светлое пятно от высохшей лужи и раскрошенное печенье.

Все это уронил Джеремия, когда почувствовал себя плохо, подумал Маркус. Он смотрел телевизор и ужинал молоком и печеньем. Все говорило о его одиночестве. Этот монстр не таился. Наилучшим убежищем для него служило безразличие окружающих. Если бы мир хоть сколько-нибудь считался с ним, он бы остановился раньше.

– Джеремия Смит был человеком необщительным, но преображался, когда хотел привлечь жертву.

Всех, кроме Лары, он похитил днем, напомнил себе Маркус. Каким образом он приближался к ним, входил в доверие? Он хорошо играл роль, девушки его не боялись. Почему он не использовал те же приемы, чтобы завести друзей? Единственная цель, которая заставляла его действовать, – убийство. Он выигрывал благодаря злу, рассуждал Маркус. Ради зла притворялся добрым человеком, которому можно доверять. Но одного Джеремия Смит не предусмотрел: за все нужно платить. Любое человеческое существо, даже избравшее жизнь отшельника, больше всего боится не смерти. А смерти в одиночестве. Большая разница. И ты это осознаешь по-настоящему, только когда такая смерть приходит.

Мысль о том, что никто не станет по тебе плакать, никто не пожалеет о тебе и не вспомнит. Такое и со мной было, подумал Маркус.

Он устремил взгляд туда, где бригада скорой помощи пыталась реанимировать пациента: на полу валялись стерильные перчатки, куски марли, шприцы и иглы. Все осталось точно в том положении, как в те напряженные минуты.

Маркус попытался воссоздать события, произошедшие перед тем, как Джеремия Смит почувствовал симптомы отравления.

– Неизвестный отравитель знал его привычки. Действовал точно так же, как Джеремия с Ларой. Внедрился в его жизнь и наблюдал за ним в его собственном доме. Если не наркотик в сахар, то что-то другое подложил в молоко. В некотором роде возмездие.

Клементе наблюдал за своим подопечным, пока тот проникал до самых глубин в психику человека, который все это затеял.