На этом я оборвала диалог в бешенстве от того, что даже в моих мыслях позиция Антона все время оказывалась правильнее моей. При этом я твердо знала, что он не прав, но не смогла бы доказать ему это словами…

Мне неожиданно пришло в голову позвонить маме. Правда, от раза к разу мне становилось все труднее с ней разговаривать – настолько ее от меня закрывала возведенная мной же стена лжи. В таком состоянии, в котором была сейчас я, хочется одного – выговориться близкому человеку, но именно этого я и не могла сделать! Однако, раскручивая телефонный диск в сторону Пятигорска, я все же надеялась на облегчение.

– Мама…

– Доченька, как хорошо, что ты позвонила сегодня!

– Что-нибудь случилось?

– Ничего плохого, просто я переезжаю к Вадиму Дмитриевичу.

Этот человек с красивым именем-отчеством и был писатель-диссидент.

– Я уже хотела оставлять свой новый телефон жильцам.

– Каким жильцам?

– Да я подумала: чем квартире пустовать, лучше сдам кому-нибудь – как раз бархатный сезон начался. А ты, когда приедешь, остановишься у нас с Вадимом Дмитриевичем – там две большие комнаты…

Секунду я колебалась: а если рассказать? Тогда, конечно, жильцы будут отменены, в квартиру въеду я со своим животом, а мама героически покончит с личной жизнью и бросит все силы на мой фронт. Ради меня она сумеет заработать деньги при любом политическом режиме и в любой стране, даже той, что рушится на глазах. Теперь она и не подумает отвергнуть место уборщицы в кооперативном кафе. Она с готовностью превратится в посудомойку и прачку, вместо того чтобы хоть на закате лет побыть чьей-то музой…

– Пока что я не могу приехать, – заговорила я приглушенно, не в силах одолеть завладевшую горлом боль. – Столько работы, что просто невозможно…

Я все-таки задохнулась от кома, застрявшего в гортани, и не смогла довести предложение до конца.

– И слава Богу, что есть работа! – как всегда, от души радовалась мама. – А что у нас творится…

Несколько минут я выслушивала горькие новости о том, как плохо стало с работой в моем родном городе и как от этого пострадали знакомые мне тети нины и дяди пети. Я с трудом удерживала трубку возле уха, едва не подвывая от безнадежной тоски: неужели мне так и не удастся излить кому-нибудь душу?!

– Мама…

– Что, доченька?

Мамин голос напрягся: видимо, она почувствовала, что со мной что-то не так.

– Я просто хотела сказать… слава Богу, что у тебя так все устроилось.

– Не говори, я и сама до сих пор не верю, что у меня все так хорошо. А вот с тобой все в порядке?

«Быть или не быть? Тварь я дрожащая перед жизнью или же имею право называться человеком?»

– Я… плохо сдала сессию.

С той стороны трубки мне ответили неудивленным вздохом:

– Я как чувствовала! Думала: заработаешься – и привет учеба… Тебя не отчисляют?

– Нет пока что. Но придется взять академический отпуск.

Мама начала высказывать мне все печальные, разумные и порицающие слова, которые только можно было сказать по такому поводу. Воспринимая их краем сознания, я чувствовала только одно: сейчас я положу трубку – и захлопну перед собой еще одну дверь.

– Мама…

– Ну что «мама»? Как только можно было это допустить?

– Не знаю… – прошептала я.

Придя вечером на кухню попить чайку, я вспугнула со стола целое стадо тараканов. И откуда они только берутся, если я безжалостно травлю каждую попавшуюся мне под руку особь?! Я всхлипнула, чувствуя одновременно ненависть к этим коричневым тварям и боль от поражения в нашей затянувшейся войне. С чувством человека, который бросается под танк с гранатой, я схватила антитараканий спрей и начала яростно распылять его по всем щелям и углам, едва не задыхаясь от омерзительно подслащенного запаха отравы. Надо хоть как-то пробить брешь в навалившейся на меня непроглядной действительности! Я накрыла смертоносным облаком полки с посудой, я обрызгивала даже пазы, по которым двигались дверцы полок, и вдруг именно из них на меня посыпались тараканы. Настоящий тараканий дождь! Они падали мне на руки и на плечи, на лицо, несколько насекомых предсмертно бились в моих волосах. На полу лежал ровный слой коричневых трупиков. Именно на него-то меня и вырвало секундой спустя.

Через несколько неудержимых спазмов я разогнулась и вытерла мокрый лоб. Смотреть на пол, на то, что мне предстояло убирать, я была не в состоянии – глаза уперлись в окно. За окном стояла черная стена.

В последнюю пятницу сентября я твердо знала, что сегодня еду на работу в последний раз: за прошедший месяц мой живот стал таким большим, что стало абсолютно очевидно: перемещаться на большие расстояния не стоит. Я все время чувствовала головку ребенка куда ниже, чем она была до того, порой мне казалось, что она куда-то проваливается. В такие моменты внизу живота возникало щемящее чувство, и я едва успевала добежать до туалета. Кроме того, я панически боялась разрыва околоплодного пузыря: какой это будет стыд, если он лопнет прямо в метро! Ближе к концу рабочего дня я постучалась в кабинет к Виктору, чтобы, краснея, изложить суть дела.

– Ну что ж, – сказал он, слегка улыбаясь, – мы тут, конечно, уже заметили, что скоро тебе предстоит другая работа… куда более важная!

Я смущенно опустила глаза, но на душе стало тепло. Как я расстанусь с таким замечательным шефом? А с офисом и коллегами? Пожалуй, это будет еще больнее, чем прощание с домом-муравейником.

– Ты нам очень помогла, Инна, – с чувством, глядя мне в глаза, продолжал Виктор, – можно сказать, подняла рекламную целину. Всего тебе самого хорошего.

Мне показалось странным, что в голосе Виктора так явно звучало прощание.

– Я постараюсь вернуться как можно скорее.

– Ну, не говори наперед – вдруг тебе понравится сидеть с ребенком? Кроме того, мы уже хорошо раскрутились, острой необходимости в тебе сейчас не будет.

– Я что-то не понимаю… (Я начала волноваться, сердце прошило тревожным предчувствием.) Есть ведь установленные сроки декретного отпуска – разве я не должна в них уложиться?

– Ну, мало ли что там в КЗОТе написано… Мы и по-своему можем договориться. Возвращайся, когда сможешь.

– Понятно. – Я облегченно перевела дух. – А как мне пособие будет выплачиваться: на сберкнижку или наличными?

– Какое пособие?

Я почувствовала, как земля выезжает у меня из-под ног – точно так же, как это случилось на склоне Чегета.

– Пособие по беременности и родам…

Эти слова мне удалось лишь прошептать – от страха я теряла дар речи.

Виктор нахмурился и вздохнул:

– Мы не можем выплачивать тебе пособие – ты же официально у нас не оформлена.