и никто не решался подойти к песоголовому, что, казалось, готов был взорваться.

— Нет… — тихо прохрипел он, поднимаясь.

Широкими, быстрыми шагами он прошел через рассевшихся на голом полу людей, дальше, по проходам, в сторону носа корабля. Ему что-то вслед выкрикнул тюремщик, заметивший это, но, причмокивая, махнул рукой и уселся обратно на свое место, засыпая. А Келеф шел. Кровь капала с его истерзанных ладоней. Под маской лицо багровело от едва сдерживаемой злости.

— О, собака, — завидев юношу, лысый поднялся, улыбнулся, сжимая при этом кулаки. — Собственной персоной. Чем обя…

Но не успел он договорить, как Келеф, громко заревев, резко, без предупреждения и почти не целясь взмахнул блоком, выбрасывая его вперед и мощным ударом этого импровизированного кистеня разбивая наглецу голову. Тот рухнул на пол, прислонившись к стене, вокруг закричали перепуганные женщины, и даже мужчины “ублюдков” не успели никак отреагировать.

— Папа! — закричала маленькая, вжавшаяся в угол девочка и бросилась к отцу, лицо которого заливала кровь.

— Прочь! — по-звериному рявкнул на нее собакоголовый, грубо оттолкнув, и снова замахнулся на ее отца, нанося очередной удар и в этот раз рассекая ему бровь. — Смотри! Смотри, ублюдок!

Удар за ударом, он оставлял на его голове, на плечах и ключицах кровавые ссадины и синяки.

— Повтори! Сделай свой..!

Но, в очередной раз занеся над головой кистень, он вдруг почувствовал толчок в спину, упал, не ожидая нападения. Деревянная маска, сорвавшись с его головы, отлетела в сторону, а сам он уткнулся лицом в потерявшего сознание бригадира “ублюдков”, сотрясаясь от злобы. И он хотел было продолжить, хотел бить его еще и еще, но чья-то цепкая, дрожащая рука схватила его за запястье.

— Не надо, сынок, не надо… Хватит… — испуганным голосом повторял Заль, упав на колени перед впавшим в буйство юношей. — Не он виноват, не он… Не он нас тут держит… Хватит…

Келеф, тяжело дыша, поднял на него взгляд светлых, почти что белых глаз. Старик замер на мгновение, непроизвольно тихо ахнул, увидев его лицо, хотел даже что-то сказать, но так и не решился. Поджав губы, он молча подал ему отлетевшую в сторону маску, прикрывая своей спиной от остальных, чтобы никто не видел настоящего лица Собаки. И юноша, зажмурившись и пытаясь сдержать рвущиеся наружу эмоции, натянул обратно свое деревянное “лицо”.

— Пойдем, пойдем… Вот так… — Заль осторожно приобнял его, помогая встать. — Пойдем… Сынок.

***

Когда последние стоны и разговоры затихли, когда единственным звуком осталась дикая волна, бьющаяся о борт корабля, Заль, лежащий рядом с Келефом, тихо прошептал:

— Почему надел обратно?

— Потому что иначе меня все узнают, — сжал губы Собака. — Кого-то… узнают во мне.

— Еще бы, — улыбнулся старик, похлопывая юношу по руке. — Тяжело не узнать лицо, изображенное на каждой иконе. Но ты ведь не он, да?

В груди гулко ухнуло сердце, вонзился в грудь очередной неприятный укол. Уж лучше физическая усталость и боль, чем то, что ощутил сейчас Келеф.

— Я не знаю кто такой “он”. Я вообще ничего не знаю. А все, кто меня видит, они…