начали просыпаться все дальше вокруг, так что скоро смельчаки оказались среди огромных шведских сил. Но с ясногорцами были хладнокровие и мужество; кроме того, неожиданный удар нагнал страх на шведов, а то, что нападение было произведено не со стороны монастыря, а из середины самого лагеря, показалось им, как будто на помощь осажденным подоспело какое-то войско… Кое-где среди криков и шума то кратко прозвучал барабан и разбитый затих, то дудка или труба начинали призыв и скоро умолкали. Пан Петр, устилая путь свой трупами шведов, быстро и ловко пробивался сквозь неприятеля к монастырю. По дороге напали на две пушки и тотчас же их заклепали. Тут же возле маленькой батареи был шатер полковника де Фоссиса, который с вечера, наговорившись у Вейхарда о ничтожестве человека и предрассудках людей, верующих наивно в обещанную им иную жизнь, лег спать с улыбкой самодовольствия. Янаш ворвался в его шатер и вонзил меч в безбожную грудь; только глаза страшно раскрылись, голова конвульсивно откинулась, руки задвигались, как бы искали меча, и несчастный остался прикованный к земле вечным сном. Янаш шел все далее и далее, бросался во все стороны и, не помня уже пути, не придерживаясь товарищей, один, на свой страх, продолжал убивать. Долго это ему сходило с рук, пока швед, наполовину одетый, не бросился на него, и они обхватили друг друга руками. Как два свирепых волка, сцепились они между собою зубами, ногами, руками; вдруг выстрел откуда-то со стороны повалил их обоих на землю. Люди Чарнецкого подскочили, желая спасти Венгерца, но он уже испускал дух и только рукой указал на монастырь. Смельчаки бежали как можно быстрее ко рву и фортке, так как весь лагерь, разбуженный их нападением, был в движении; шведы собирались, оправлялись от испуга и гнались вслед. Миллер, пробудившись от сна, быстро вскочил на коня и вместе с Хорном, уверенный в своих силах, уже зная, что нападение было из монастыря, погнался за убегавшими. Он остановил на минуту коня у шатра полковника де Фоссиса, которого хотел разбудить, чтобы тот приказал направить орудия на смельчаков. Де Фоссис лежал, плавая в собственной крови. Генерал схватился за голову.

— Палите! Палите! — закричал он.

Но два орудия, которые могли повредить убегавшим, были наглухо заклепаны. Горн так же, как Миллер, взбешенный дерзостью этой горсточки людей, бросился на коне вперед, несмотря на темноту и препятствия, с поднятой саблей, стремясь попасть в предводителя, когда один из отставших поляков подскочил и сильно ударил его в грудь косой. Горн схватился обеими руками за гриву и упал вместе с лошадью, подстреленной одновременно. Он уже лежал на земле, когда Миллер подъехал к нему и остановился, как вкопанный, не в силах произнести слова, дрожа от гнева, неожиданности и какого-то ужаса, который объял его при виде раненого любимца. Он крикнул, отдав приказание продолжать преследование, и распорядился оказать помощь Горну, а сам поспешно возвратился в свой шатер.

Уже все в шведском лагере проснулись и бежали, хватаясь за мушкеты. Барабаны били тревогу, играли трубы, зажигались огни, а наши смельчаки, пробиваясь к обители, все более и более прибавляли шагу. Воины Чарнецкого повторяли как военный клич: "Иисус, Мария, Иосиф!" С этим громким кличем пробились они к стенам монастыря, спустились в ров и добрались до фортки. Все почти участники этой опасной вылазки вернулись назад невредимые, с подъемом духа, как бы набравшись новых сил в боевом крещении. Кордецкий все еще стоял на коленях и молился. Целуя край его рясы, Чарнецкий, будучи не в силах промолвить ни слова от волнения и душевного подъема, пробудил приора от его набожного забытья…

— Вот мы и вернулись назад, — сказал пан Петр, — и благополучно…

— Слава Богу! Слава Богу… Но жертвы? Кто погиб?..

— Одного только, кажется, мы потеряли: беднягу Венгерца.

— Бедняга! Бог послал ему предчувствие перед смертью. Помолимся за его душу.

В это время вбежал Замойский.

— Ну, что? — спросил он поспешно.

— Все прекрасно, как по маслу. Взгляните на шведов, какую мы удрали с ними штуку; они бегают как ошпаренные кипятком.

В самом деле, лагерь представлял собой вид муравейника, в который попал сучок дерева. Везде мелькали маленькие огоньки и в темноте двигались в разных направлениях к подножию горы. Видимо, шведы, не зная хорошенько, что случилось с ними, и все еще продолжая бояться, уходили с ближайших стоянок на более отдаленные; расставляли часовых, зажигали костры; люди бегали и шумели.

— О! Как велик Господь! — воскликнул с подъемом Замойский, спеша к орудиям, которые стерег полусонный Вахлер. — Их огни послужат нам мишенью… Немец! Целься и стреляй в лагерь.

Вахлер неохотно поднялся с подстилки под шатром, посмотрел на Замойского, заворчал, но увидел, что нельзя не повиноваться, и орудия начали стрелять по ближайшим стоянкам, окончательно приводя в замешательство шведов.

XXII

Как олькушские рудокопы не хотят делать подкоп, и как старый Ян Вацек гибнет по этой причине

Восходящее солнце осветило картину беспорядка, царившего в лагере шведов. Чуть свет Миллер объехал своих солдат, подсчитал потери, из которых самой тяжелой для него была смерть полковника де Фоссиса и смертельная рана Горна; он приказал убрать трупы, снять с редутов заклепанные пушки и поставить на их место новые и, полный злости и гнева, вызванных в нем дерзостью осажденных, жаждал нового штурма. Пушки, не переставая ни на минуту, стреляли по стенам, но напрасно, так как вред от них не был настолько велик, чтобы его утешить. Вейхард, узнав о смерти де Фоссиса и ране Горна только утром, так как находился вдали от ночной схватки, шума которой даже не слышал, прибежал к стоянке Миллера, но не решился показаться ему на глаза. Он рассудил, что генерал должен злобствовать и рад будет свалить все на него.

Действительно, швед был так страшен, как сатана в бессильной злобе. Чувствуя свое могущество, превосходство, опытность, не суметь ни взять, ни уничтожить этого курятника, который защищали крестьяне, шляхта и ксендзы! Он здесь терял зря все лавры вождя, в неравном и постыдном бою. Было от чего обезуметь! И, обезумев, дородный начальник шведов ходил взад и вперед по своей палатке, повторяя:

— Хоть бы пришлось здесь сложить голову, но не уступлю, пока не возьму монастыря!

Потребовав из Кракова большие орудия, он гнал посла за послом, чтобы их везли как можно скорее, днем и ночью. Тем временем ему доложили, что прибыли рудокопы из Олькуша для устройства мины, которую собирались подвести под северную стену монастыря. Де Фоссис должен был руководить этими работами, план