Я знаю, говорить о смерти с меркантильной точки зрения кажется неприличным, но в этом в первую очередь и заключается связанная со смертью проблема. Мы не умеем говорить на эту тему. А потому пользуемся эвфемизмами и обсуждаем сияющие ворота и ангелов, тем самым замалчивая тот факт, что, для того чтобы попасть на небеса, нужно сперва умереть. Мы относимся к смерти как к величайшей тайне, хотя на самом деле это тот самый опыт, в котором всем нам неминуемо суждено принять участие.

А еще я очень остро чувствую, что для умирающего иметь кого-то рядом с собой – это не привилегия, а законное право. Такую работу нужно делать сердцем, и дивиденды она вам точно не принесет. Но лично я делала бы ее и даром. Впрочем, я и делала ее даром. Оказывала услуги в обмен на услуги. Ухаживала за матерью маникюрши в обмен на маникюр в течение года. Кроме того, получила здоровенный кусок говядины от фермера, жена которого умерла от бокового амиотрофического склероза. Я могла позволить себе роскошь работать в этой сфере, потому что, хотя у меня и был свой бизнес, жили мы на профессорскую зарплату Брайана.

Во время моего второго визита к Вин и Феликсу они подают сладкий чай со льдом и миндальные пирожные. Надеюсь, они не стали ради меня утруждаться. Ведь я здесь именно для того, чтобы облегчить им жизнь, а не доставлять ненужные хлопоты.

Итак, я приняла решение работать с Вин, если она настроена работать со мной. Я твержу себе, что это не нарушит мой график, так как у меня есть долгосрочные контракты с клиентами, которые вполне протянут еще несколько лет, а отнюдь не недель, но в глубине души понимаю, что дело в другом. В этой женщине есть нечто такое, что не дает отвести от нее глаз. Все мы под Богом ходим…

Феликс заглядывает в свои записи. Я по опыту знаю, что не диагноз врача, а вот такой прямой разговор становится для родственников поворотным моментом, когда они впервые по-настоящему осознают, что их любимый человек должен умереть.

– Мы должны… что-то подписать?

Я жду, когда Феликс посмотрит мне в глаза.

– Нет. Но у меня есть секретное рукопожатие, которому я вас непременно научу. – Заметив удивленный взгляд Феликса, я улыбаюсь. – Я шучу. Да, нам придется подписать кое-какие бумаги. Но вам сейчас не стоит об этом беспокоиться. Я привыкла держать слово, и, насколько понимаю, вы тоже.

Я достаю небольшой блокнот и вверху чистой страницы пишу имя и фамилию Вин. К тому моменту, как Вин умрет, блокнот будет заполнен моими заметками после посещения больной, воспоминаниями, просьбами, записями о назначенных лекарствах. Бумажный след, который оставит после себя Вин.

– Если не возражаешь, – говорю я Вин, – для начала я хотела бы задать тебе несколько вопросов. Скажи, в хосписе с тобой уже говорили о НР?

Вин удивленно наклоняет голову:

– НР?

– Не реанимировать. Нужно заполнить форму для больницы. И еще одну для внебольничных условий. Это нужно подписать, если ты не хочешь никаких реанимационных мероприятий в случае остановки дыхания.

– Типа чего? – спрашивает Феликс.

– Искусственное дыхание. Вызов девять-один-один.

– Значит, ты имеешь в виду…

– Пусть смерть произойдет естественным путем, – отвечаю я. – Да.

Вин кладет руку Феликсу на плечо:

– Детка, это конец. И не важно какой.

– Я знаю. Просто я… Но что, если есть и другие возможности…

– В среднем после сердечно-легочной реанимации люди могут протянуть еще восемнадцать месяцев. Но ты будешь жить со сломанными ребрами, поскольку после начала компрессии они должны это продолжать, пока или не реанимируют тебя, или не констатируют смерть. Поэтому если ты действительно выживешь, то будешь мучиться от боли, а кроме того, мы не будем знать, как долго твой мозг находился в условиях кислородного голодания.

– Ну а если я этого не хочу? – спрашивает Вин.

– Тогда ты подписываешь отказ от реанимации.

Вин смотрит на Феликса и отрывисто кивает.

Я спрашиваю ее о трубках для питания, ИВЛ, дефибрилляторах, короче о средствах для поддержания жизнедеятельности организма, чтобы убедиться, что Вин в них не нуждается. Говорю о роли адвоката в том, что касается медицинских и финансовых аспектов, о седативных препаратах, об антибиотиках для подавления инфекции мочевыводящих путей и других инфекций. Обсуждаю культурные традиции и планирование похорон, интересуюсь, хочет она умирать под музыку либо в присутствии священника или ей не нужно ни то ни другое. Кого она хотела бы видеть в свой смертный час, или ей вообще никто не нужен. Если кто-то находится при смерти, это отнюдь не означает, что он не может отдавать распоряжения. Пока я перечисляю один пункт за другим, Феликс все больше уходит в себя, и в конце концов я вынуждена обратиться к нему с лучезарной улыбкой:

– У тебя, случайно, не найдется для меня немного кофе?

Феликс отправляется на кухню готовить кофе, и, как только за ним захлопывается дверь, Вин ловит мой взгляд.

– Спасибо, – говорит она.

– Да, он не первый супруг, который не в силах выдержать такие подробности.

– Иногда мне кажется, что он переносит все тяжелее, чем я. Ведь я вскоре покину этот мир. А он останется здесь, снова и снова переживая последние недели.

– Я постараюсь не оставлять Феликса одного. Ведь я здесь и ради него тоже. – Я слышу, как Феликс чем-то гремит на кухне. – Плюс, когда все будет кончено, он просто-напросто свернется в позе эмбриона. Ты уже думала о том, как поступить со своим телом?

– Ты имеешь в виду погребение или кремацию?

– Это только два варианта. Но есть еще и «зеленые похороны». И аквамация, когда тело помещают в емкость с щелочным раствором, в котором мышцы, жир и ткани растворяются, после чего кости перемалывают и отдают семье.

– Похоже на смерть Джокера в «Бэтмене», – шепчет Вин.

– Правда, в Массачусетсе это еще считается незаконным, но в штате Мэн – пожалуйста.

– Ну и ладно. Я не собираюсь умереть ради того, чтобы это попробовать.

– Вижу, к чему ты клонишь. А как насчет похорон в лесу?

– Типа меня похоронят, а надо мной вырастут деревья?

– Нет, скорее твой прах после кремации используют для мульчирования деревьев. Но новое слово в похоронном деле – это компостирование останков. Рекламируется в городах с плотной застройкой, где нет места для кладбищ.

– А если я захочу пожертвовать свое тело науке? – спрашивает Вин.

Из разговоров с умирающими я вынесла одну интересную вещь: все они в высшей степени практичны. Они знают, что у них есть список, где возле каждого пункта нужно поставить галочку, причем очень многие готовы и способны объективно обсудить его: странное состояние раздвоения личности, когда они знают, что им предстоит уйти, но при этом хотят убедиться, что есть учреждение, призванное решить, как это все будет происходить. А еще я заметила, что умирающие никогда не ведут подобные разговоры в присутствии тех, кого любят, словно последний акт милосердия перед лицом смерти – это избавить своего супруга от детализации данного процесса.