Теперь она смотрит на меня чуть более заинтересованно.

Будущее всегда будет принадлежать тем, у кого рождаются оригинальные идеи, а не тем, кто только и делает, что командует.

– Ну и что это за план?

– Один раз вы меня уже высмеяли, какой смысл вам доверять? Я поняла вашу систему: вы используете меня, воруете мои идеи, а потом отказываетесь присуждать награду. Это… жалкая тактика.

Лучшая оборона – нападение. Ей захочется узнать мой второй план, значит, я буду молчать. Пусть почувствует себя оскорбленной.

– Вы лжете, Бастет.

Она обозвала меня лгуньей?

– Нет у вас никакого запасного плана.

Вздумала меня поймать, надавив на гордость. Ничего не выйдет, милочка.

– Послушайте, Хиллари, вы – президент, значит, вы умны, вот и предлагайте решения. Иначе для чего вас выбирали? Я даже не представляю свое сообщество, поэтому не вижу причин для дальнейших препирательств. К тому же я не понимаю, зачем мне делиться с вами своей стратегией. Этим я ничего не добьюсь.

Главное – не спорить с соперником, а поощрять его заблуждение, не дать ему почувствовать ваше сопротивление, чтобы он, увлекшись, свернул себе шею.

– Вы больше ничего обо мне не услышите, я забьюсь в угол, как поступают все кошки, и стану чередовать отдых и питание. Буду время от времени урчать – у нас, кошек, это отлично получается, вас это не побеспокоит.

– Это бессмыслица.

Когда не умеешь вникать, остается судить, чтобы создать иллюзию главенства.

– Так и есть, какой может быть заложен смысл? Огорчена, что породила у вас несбыточные надежды своей неудачной попыткой двойного убийства. Больше не буду.

Я спрыгиваю со стола и отворачиваюсь от президента, нарочито демонстрируя свою пятую точку. Даже позволяю себе издать неприличный звук – у нас, кошек, это то же самое, что у людей – показать средний палец.

Я быстро приближаюсь к двери. Натали встает и собирается уйти вместе со мной.

Вы, допустим, президент, но я и подавно царица, даже если вы еще этого не заметили. Я – Кошачье Величество, тогда как вы – так, двуногое, не имеющее ни малейшего представления, как спасти свой собственный вид.

– Вернитесь, Бастет.

Я замираю на месте и напрягаю слух.

– Вы не сказали, в чем состоит ваша идея.

– Кошачьи идеи – всего-навсего кошачьи идеи, один раз я вас уже разочаровала.

– Я согласна еще раз выслушать вас, Бастет. Каков ваш новый план?

– Чем больше я думаю, тем больше прихожу к выводу, что он вам не понравится.

Я продолжаю движение к двери и там жду, чтобы Натали повернула дверную ручку.

– Ладно! – машет рукой госпожа президент. – Ваша взяла. Если второй план принесет результат, то вы получите место в нашей ассамблее.

– Я стану сто третьей?

– Если получится, то да.

– А как же ваше «демократическое» голосование?

– Это уже моя забота.

– Это в вашей власти?

– Отведу нескольких представителей в сторонку, повлияю на них, и они проголосуют так, как нужно.

– Вы можете мне это гарантировать?

– Даю вам слово.

Слово двуногого политика имеет для меня невысокую цену.

– Вы уже давали мне обещания, Хиллари, но не сдержали их.

– Я обещала вам место в ассамблее в обмен на ликвидацию двух крысиных царей. Вы этого не сделали, Бастет.

Как же она меня раздражает! Некоторые люди как будто рождены для того, чтобы мотать мне нервы каждым своим словом.

Но я должна сохранять спокойствие. Передо мной стоит цель, и я безусловно намерена ее достигнуть.

Ей нужна от меня только покорность, потому что Хиллари зациклена на власти. Но визионером ее никак не назовешь. Ей подчинено настоящее, но не будущее. Она нуждается во мне, а я в ней – нет.

Я прыгаю на плечо Натали и знаком даю понять, что тоже желаю продолжения переговоров. Моя служанка садится напротив президента, отчего я оказываюсь выше той.

– Будем откровенны. Я хочу, чтобы мое племя, сто третье, так называемое «кошачье», имело в точности такие же права, какими наделены людские племена.

– Такой вариант не исключен.

Все решает стратегия, всего можно добиться переговорами, надо только не отступать.

– Я хочу, чтобы мой голос на выборах имел такой же вес, как человеческие голоса. Я хочу особого статуса, хочу быть важной персоной – кажется, вы называете таких VIP. Хочу тех же привилегий, как у других представителей племен. Пускай в случае моей смерти мой статус перейдет по наследству к моему сыну Анжело.

– Это возможно, но сначала нужно, чтобы вы добились успеха.

– Хочу зафиксировать нашу договоренность письменно. Вашему человеческому слову я больше не доверяю.

Хиллари Клинтон соглашается набрать текст нашего соглашения на компьютере и распечатывает его на принтере в трех экземплярах.

После этого она ставит на всех трех свою подпись.

Натали читает договор и подтверждает кивком, что в нем учтены все мои требования.

Мне остается провести подушечкой лапы по пропитанной чернилами губке, используемой для печатей. После этого под текстом договора появляется моя подпись: треугольник и четыре маленьких овала.

Глядя на отпечаток, я нахожу свою подпись до того эстетичной, что говорю себе, что этот знак мог бы стать нашим символом, а может, и флагом.

У людей ведь любое специфическое направление мысли сопровождается эмблемой: у евреев это шестиконечная звезда, у христиан – крест, у мусульман – полумесяц, у роялистов – лилия, у коммунистов – серп и молот, у нацистов – свастика, у анархистов – буква А в круге.

Нашим девизом могло бы стать МЯУ.

Для нас это многое значит.

Я ставлю одну и ту же подпись на всех трех экземплярах договора. Один остается у президента, два у Натали (один мой, один для моей служанки).

– Ну, Бастет, теперь выкладывайте ваш план.

Такое впечатление, что она наконец-то обращается ко мне уважительно.

– Пускай это будет сюрпризом. Вы сами сказали, что важен только результат. Вот и будем судить по результату.

И я покидаю президентский кабинет, гордо сидя на плече у своей служанки.

После этого я направляюсь к Роману и Сильвену, установившим аквариум с крысой в компьютерном зале. Крысиный барон знай себе брызжет слюной и клацает резцами по стеклянной стенке.

– Долго это не продлится, он того и гляди свихнется. Зачем он тебе? – спрашивает Роман.