Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре власти принялись выдворять сельских евреев. К январю 1824 года было уже выселено из деревень обеих губерний свыше 20 тысяч человек. В переполненные города и местечки стекались несчастные толпы изгнанников; там бродили они по улицам, помещались десятками в одной комнате, ютились в синагогах, а многие за недостатком жилищ подолгу оставались на улице с семействами в зимнюю стужу. Между ними стали развиваться болезни и усиленная смертность[16]. Нужно ли было для блага страны это человеческое жертвоприношение? Ответ на это дало само правительство, но уже слишком поздно. «В Белоруссии опыты не оправдали предположений о пользе означенной меры (выселения из деревень), — говорилось в Государственном совете в 1835 г. — Двенадцать лет протекло со времени приведения оной в действие, но из сведений, имеющихся в Департаменте законов, известно только, что сие разорило евреев, и отнюдь не видно, чтобы улучшилось от того состояние поселян».
Белорусский разгром был только началом нового законодательного похода против евреев. Почти одновременно с указом об изгнании из деревень был учрежден (указом 1 мая 1823 г.) новый «Комитет для устройства евреев», в состав которого вошли министры внутренних дел, финансов, юстиции и просвещения. Комитету была поставлена широкая задача: «изложить мнение свое, на каком основании удобнее и полезнее было бы учредить пребывание евреев в государстве», и указать способы «к лучшему устройству гражданского положения сего народа». В таких мягких выражениях рисовалась гласная задача комитета; негласная же его миссия, обнаружившаяся на деле, была точно охарактеризована позднейшим признанием официального источника: «При самом учреждении Еврейского комитета в число его обязанностей было поставлено, чтобы он имел в виду меры к уменьшению евреев вообще в государстве» ... С этой целью сокращали район еврейской оседлости путем выселения из деревень Белоруссии, а затем додумались до выселения евреев из польской пограничной полосы, под предлогом охраны ее от контрабандного промысла. По предложению правителя Царства Польского, великого князя Константина Павловича, Александр I подписал в 1825 г. два указа об удалении на 50 верст от границы всех живущих там вне городов евреев, кроме лиц, владеющих недвижимостью. Опять кидали жителей с насиженных мест там, где разумная политика ограничилась бы усилением пограничной стражи. Вследствие нежелательного «размножения евреев» в пограничных губерниях запрещено было еврейским эмигрантам из соседних государств, особенно Австрии, селиться в России (1824).
Так относилось к евреям правительство. Как же относилось к ним тогдашнее русское общество? Революционное движение декабристов раскрыло настроение прогрессивной части русского общества, не очень дружелюбное к евреям. Образованному русскому человеку жизнь замкнутых еврейских масс была совершенно чужда. Его пугали эти странные обычаи и религиозные обряды, ригоризм раввинов, экстаз цадиков, возбужденность хасидских масс в Южной России, где находился главный штаб военных заговорщиков, готовивших революцию. Вождю декабристов, Пестелю, еврейский вопрос представлялся почти неразрешимым. В его проекте конституции новой России («Русская правда») перечисляются те свойства евреев, которые делают их, по мнению автора, совершенно непригодным элементом гражданского общества. Евреи «неимоверно тесную связь между собою сохраняют», что «делает невозможным смешение их с каким бы то ни было другим народом»; раввины[17] имеют неограниченную власть над массою; они держат народ в духовной кабале, «запрещая ему чтение каких бы то ни было книг, кроме Талмуда»; евреи «ожидают прибытия Мессии, который должен их водворить в их царстве», и поэтому «считают себя временными обывателями края, где находятся»; отсюда — их пристрастие к торговле и пренебрежение к земледелию и ремеслам. Не замечая тяжелого бесправия евреев, Пестель считает их даже привилегированной частью населения: они не дают рекрут, имеют свой раввинский суд и «право воспитывать детей в каких правилах хотят», между тем как они «сверх того всеми теми же правами пользуются, как и прочие народы христианские» (!). Пестель предлагает будущему революционному правительству («Верховное временное правление») два способа решения еврейского вопроса. Первый состоит в том, чтобы уничтожить «вредное для христиан влияние тесной связи евреев между собою»; для этого нужно созвать «ученнейших раввинов и умнейших евреев» (очевидно, Пестель слышал о парижском Синедрионе) и с их помощью принять меры для искоренения еврейской обособленности. Второй способ заключается в почетном изгнании евреев, а именно «в содействии евреям к учреждению особенного, отдельного государства в какой-либо части Малой Азии». Для этого Пестель предлагает следующий фантастический план: «Назначить сборный пункт еврейского народа и дать несколько войск им в подкрепление. Ежели все русские и польские евреи соберутся на одно место, то их будет свыше двух миллионов. Таковому числу людей, ищущих отечества, не трудно будет преодолеть все препоны, какие турки могут им противопоставить, и, пройдя всю Европейскую Турцию, перейти в Азиатскую и там, заняв достаточные земли, устроить особенное еврейское государство». Пестель склонялся больше к этому способу решения еврейского вопроса[18], но, сознавая, что это «исполинское предприятие требует особенных обстоятельств», он не ставил его в «особенную обязанность Верховному правлению».
Таким образом, если бы осуществился первый план Пестеля (о втором, фантастическом, нечего говорить), евреи получили бы от временного правительства освобожденной России не гражданское равноправие, а суровый регламент австрийского или старопрусского образца. Взгляды Пестеля на еврейский вопрос разделялись, впрочем, не всеми декабристами. В проекте конституции вождя «Северного общества», Никиты Муравьева, первоначально намечалось предоставление евреям гражданских прав только в «черте их оседлости»; но во второй редакции проекта эта оговорка была устранена, и установлен был принцип полного равноправия.
§ 22. Военно-исправительная система Николая I
Подавлением восстания декабристов в Петербурге началось царствование императора Николая I (1825), и все оно было сплошным торжеством грубой силы над либеральными движениями века. Самобытная российская реакция должна была создать и своеобразную систему решения еврейского вопроса. И она это сделала железною рукою самого необузданного из автократов.
Волею судеб вознесенный на высоту престола, предназначенный раньше к военной деятельности, Николай Павлович интересовался еврейским вопросом только с точки зрения казарменной perламентации. Он имел случай в молодости видеть мимолетно еврейские массы, когда в 1816 г. совершал образовательное путешествие по России. В своем путевом журнале великий князь отметил впечатление, произведенное на него чуждым народом: «Гибель крестьянских провинций (Белоруссии), жиды здесь — вторые владельцы (после дворян-помещиков); они промыслами своими изнуряют несчастный народ. Они здесь все: и купцы, и подрядчики, и