Люди из Управы и старшины цеха шерстяников потребовали приватного осмотра статуи. Если они решат, что он недостаточно продвинулся, в их власти отобрать у него заказ. Однако он не мог отказать им в их законном требовании. В конце концов, мрамор принадлежал Собору. В этом кроется самая тяжелая составляющая творчества: вечно приходится держать ответ перед теми, кто тебе платит за твое искусство.

Тяжелые капли забарабанили по крыше его убежища. Нельзя оставлять важных особ, нагрянувших к нему, мокнуть под проливным дождем. Он обязан открыть дверь и пригласить их. Но ноги не слушались.

Еще один удар с треском обрушился на деревянную дверь. Микеланджело знал, что со стороны он выглядит сильным и уверенным. Еще бы, рубить и резать мрамор – суровый труд, который ближе к изнурительной тяжелой поденщине, чем к трепетному искусству. Неудивительно, что мускулы у него крепкие и рельефные. А от вездесущей мраморной пыли, которая забивается в рот и нос, его постоянно подташнивает, поэтому он почти ничего не ест. Он сильно похудел, окреп, тело приобрело ту самую резкость очертаний и точеные линии, которые так восхищают его в статуях времен Древнего Рима. Но, несмотря на внешние силу и крепость, в душе он не ощущал себя таковым. Он не был готов показать свою работу. Пока не готов. Он уже многое сделал, снял лишние слои мрамора и обнажил скрытую в нем фигуру Давида. И все же Давид еще дремал, не подавал голоса. Что, если важные господа почувствуют это? Увидят, что его Давид так и не наполнился жизнью? Вдруг они поднимут его на смех, осыплют насмешками или уволят, посчитав заурядным любителем?

– Открывай дверь! – загремел снаружи чей-то голос. – Это архиепископ!

Микеланджело не мог оставить под ливнем архиепископа кафедрального собора Флоренции. На негнущихся ногах он проковылял ко входу, отомкнул замок и рывком распахнул дверь. Несколько уважаемых персон стояли там под беспощадным натиском дождя и ветра: Граначчи, сурово насупленный архиепископ, Джузеппе Вителли, двое старшин цеха шерстяников, а еще Пьетро Перуджино и Сандро Боттичелли. Внутренности Микеланджело скрутило, как от спазма. Вот уж кого он меньше всего желал видеть, так это собратьев-художников. Его камень еще не готов для придирчивого осмотра их зорких, все понимающих глаз. Микеланджело вышел за порог и захлопнул за собой дверь.

– Вам туда нельзя.

– Микеланджело! – Граначчи протестующе воздел руки.

Небо прорезал ослепительный зигзаг молнии.

– Пропустите! – велел архиепископ. От долгого ожидания под проливным дождем его седая борода обвисла и походила теперь на спутанную шерсть промокшего осла.

– Камень не готов. Пока. Он требует еще очень большой работы. Вы должны сейчас уйти, а вернуться позже, на следующей…

– Stronzate! – Джузеппе Вителли пробормотал еще несколько ругательств и за спиной Микеланджело протиснулся ко входу. Остальные последовали за ним, и Микеланджело отступил. Проходя мимо него, Боттичелли ободряюще улыбнулся ему, а Перуджино в приветствии приподнял шляпу, и струи дождевой воды стекли с нее прямо на заляпанные рабочие башмаки Микеланджело.

Опустив в смущении глаза, Микеланджело увидел переступающие порог щегольские бордово-розовые туфли на толстой подошве и рядом с ними – изящную, инкрустированную бирюзой трость. Он перевел взгляд выше – на чулки в шашечку, фиалкового цвета панталоны, жакет с длинными рукавами и фалдами и розовый, изящного покроя камзол. В отличие от спутников, Леонардо, кажется, был вполне доволен погодой. Капли воды весело отскакивали от его розовой шляпы, разбиваясь на мелкие кристаллики. На щеке его алел глубокий порез, под глазом багровел синяк, и Микеланджело с раздражением отметил, что на фоне этих ран глаза Леонардо сияли еще ярче.

– Микеланджело! – Леонардо отвесил ему издевательски глубокий поклон и прошел внутрь, прихрамывая и опираясь на трость.

Вся Флоренция знала, что доблестный Леонардо заработал свои раны в битве с наемниками Борджиа. Он сам часто и охотно рассказывал об этом своем приключении. Все в городе были наслышаны о том, как он со смелостью льва атаковал двоих конных лазутчиков и прогнал их прочь – без оружия, а только с помощью мешка с камнями. «Я уничтожил гигантов пригоршней камней», – при каждом удобном случае похвалялся Леонардо. Микеланджело сразу отметил эту завуалированную отсылку к Давиду. «Старикашка не смог заполучить мрамор, но взамен приписал себе доблести моего героя», – злобствовал скульптор.

Микеланджело последовал за своими гостями. Пока они со всех сторон осматривали незавершенную статую, Леонардо разгуливал поодаль, проявляя больше интереса к обиталищу Микеланджело, чем к его работе. Он фыркнул, глядя на стопку эскизов, пренебрежительно пнул сложенные кучкой инструменты скульптора, потыкал тростью в стену, проверяя ее на прочность. По крайней мере, перед приходом посетителей Микеланджело удосужился-таки помыться и почиститься. На этом Граначчи настоял. И теперь, когда Леонардо с рассеянным видом бродил по мастерской, Микеланджело был рад, что послушался друга. Он сам и его мастерская выглядели и даже пахли вполне прилично. Разве что надо было еще сбрить всклокоченную бороду.

Микеланджело по привычке сунул руки в карманы, чтобы ощутить пальцами успокоительное прикосновение мраморной пыли. Он попробовал посмотреть на статую глазами своих посетителей, видящих ее впервые, и угадать, какое впечатление произвел на них задуманный им образ Давида. Чтобы скульптуру было лучше видно, он заранее убрал часть лесов перед ней. Пока что фигура едва проступала, словно неоконченный набросок, и тем была прекрасна, поскольку оставляла зрителю возможность многое домыслить самому. Микеланджело даже сам толком не представлял пока, какой получится его статуя. Отчего-то он никак не мог выбросить из головы образ могучего Геракла.

– Я пока еще прорабатываю отдельные детали, но в целом Давид представляется мне хрупким юношей, почти мальчиком, – начал объяснять Микеланджело, надеясь на то, что, описывая замысел своим посетителям, он и сам уяснит его. – Он смущенно опустил голову, как будто стесняясь своего триумфа. – Он будет прекрасен, этот мальчик. Гибок и строен. В нем воплотится хрупкость человеческой плоти. И станет понятно, что все заслуги в победе над великаном целиком и полностью принадлежат Богу.

– Статуя еще и наполовину не выполнена. – Архиепископ, желая рассмотреть работу ближе, ступил на приставленную к помосту шаткую лесенку. Лесенка заскрипела под его тяжестью, и архиепископ проворно спрыгнул назад на пол. – Почему ты так долго возишься?

Микеланджело внутренне передернулся. Как объяснить человеку, далекому от искусства, какого колоссального труда требует создание статуи? Если он делал свою работу качественно, скульптура в готовом виде выглядела так, словно изваять ее было парой пустяков.

– Это только начало, подготовительная работа, – пустился он в объяснения и, пробравшись вперед, повернулся лицом к гостям, будто желая заслонить от них своего Давида. – Но, как видите, сейчас камень хотя бы выглядит так, как полагается мрамору, и сама фигура уже понемногу приобретает очертания. Должна получиться полноценная скульптурная композиция, допускающая круговой обзор…