— Доизобретались? Я даже не представляла, насколько чудовищно ты испортил моего сына, — с осуждением сказала она.

Никанор Иванович молчал. Ему было нечего сказать в своё оправдание.

Едва Ермолаевы старшие вошли в калитку, Вася выскочил на крыльцо. Июлька прильнула к окну. Васина мама не слишком жаловала их с бабушкой, и девочка старалась без надобности не попадаться ей на глаза.

Вася без вопросов понял, что дела плохи. Никанор Иванович в одночасье стал глубоким стариком. Он сгорбился и брёл с трудом, как будто ноги сковывали тяжёлые кандалы. Не обращая внимания на дождь, Вася бросился к деду и порывисто обнял его.

— Что случилось, дед?

Никанор Иванович похлопал внука по спине:

— Я виноват.

— Что ты говоришь? Ты ни в чём не виноват!

— Вася! — осадила его мама. — Не надо стоять под дождём. Говорить будем дома. Тем более что с тобой будет особый разговор. Тебя исключают из школы.

Разборка длилась недолго, а потом мама ушла, сославшись на то, что ей нужно сделать важный звонок.

«Этого не может быть! Этого просто не может быть», — пульсировало в голове у Васи. Июлька пыталась его успокоить:

— Не переживай. Всё ещё наладится. Тебя просто так припугнули.

У Васи зазвонил мобильный телефон. Номер был незнакомым. Вася нажал на кнопку и услышал злорадный голос Ливнева:

— Ну всё, Васёк. Теперь тебе поможет только волшебство.

Вечером Татьяна собрала семейный совет. Она настояла на том, чтобы обсудить внутренние дела без посторонних. Августа с Июлькой отправились бродить под дождём. Прежде Никанор Иванович ни за что не позволил бы обойтись с гостями подобным образом, но после педсовета из него как будто выкачали всю жизненную энергию. Он ни на что не возражал.

Оставшись в узком кругу, Татьяна напала на отца:

— Откровенно говоря, я не ожидала, что всё так серьёзно. Я всегда знала, что для тебя существует только твоё изобретательство, но чтобы ты настолько наплевательски относился к воспитанию внука…

— Мама, всё не так. Я тебе объясню, — Вася вступился за деда, но Татьяна резко осадила его:

— Помолчи! Посмотри, во что превратился Василий. По всем предметам двойки. Вместо того чтобы получать образование, он мастерит летающие веники. Это твоё влияние. Ты забиваешь ему голову всякой ерундой.

— Мама, мне просто нравится изобретать, — пытался урезонить мать Вася.

— Ничего, учиться тебе тоже понравится. Хватит заниматься дуростью. Я говорила с мужем. Я забираю тебя к себе.

Услышав эти слова, Никанор Иванович вздрогнул, как будто его стеганули бичом.

Вася вдруг растерялся. Он так долго мечтал, чтобы мама забрала его, но теперь, когда момент наступил, он засомневался, что этого хочет. Ему было жалко деда, но это было не самое главное. Вдвоём с дедом им было хорошо. Они понимали друг друга с полуслова, а после того, как с ними поселились Августа с Июлькой, стало ещё интереснее. Там, в далёкой Америке, он всегда будет чужим и никакие блага не заменят ему посиделок по вечерам и совместной работы над новыми изобретениями.

— Я не поеду, — неожиданно для самого себя отказался Вася.

— Что ты сказал? — переспросила мама, полагая, что ослышалась.

— Я не поеду, — повторил Вася и, чтобы объяснить свой отказ, добавил: — У тебя там муж и дочка. А дед один.

— Дед не вечен, — напомнила Татьяна.

— Вот именно. И я не могу его оставить.

— Василий, мама права. Она может дать тебе всё, чего не могу я. Тут у тебя даже роликовых коньков нет, — сказал Никанор Иванович.

— Есть. Ты же мне сделал.

— Вася, не веди себя, как маленький. Там у тебя будет своя комната. Ты перестанешь отвлекаться на всякую ерунду, получишь образование. Там тебе будет хорошо.

Вася слушал маму и всё яснее осознавал, что там ему хорошо не будет. Ему хорошо только здесь, рядом с дедом и всеми его глупостями. Никакие уговоры и заверения, что он исправит оценки, не действовали.

— Всё решено, — наконец заявила мама, подводя черту под разговором. — Ты уже взрослый мальчик, и твои капризы неуместны.

Вася хотел сказать, что это не капризы, а свобода личности, но вряд ли бы мама его поняла.

Назавгра Вася в школу не пошёл. Мама потащила его по врачам делать медицинские справки.

Июльку переполняло негодование. Максим Ливнев, трус и ничтожество, торжествовал. Её душа жаждала справедливости. Перед уроками юная чародейка коршуном налетела на виновника всех несчастий.

— Ты трус и лжец! И к тому же ябеда. Сам Васю избил. У него кровь из носа шла. Я сама видела. И ты же на него нажаловался.

— Он мне куртку порвал, — нагло ухмыляясь, заявил Макс.

— Бедненький. Почему же ты, несчастный хилячок, не дал сдачи, когда тебя избивал верзила Ермолаев? — насмешливо спросила Июлька, глядя Максу в глаза.

Её замечание вызвало смешки. Требовалась недюжинное воображение, чтобы представить себе, как тихоня Ермолаев избивает Ливнева.

Макс не выдержал её взгляда и отвёл глаза. Июлька с жаром продолжала:

— Ты ещё раньше доказал, что ты трепло, но сейчас ты не просто трепло. Ты самый подлый мерзавец. Из-за тебя хорошего человека исключат из школы. Мне противно учиться с тобой в одном классе. Я бы превратила тебя в таракана, но это слишком непочтительно по отношению к насекомому.

Все восприняли её слова, как метафору. Макс Ливнев даже не подозревал, насколько близок он был к тому, чтобы оставшийся век пробегать в хитиновом покрове.

Пылкая речь народной героини не осталась без отклика. Маятник симпатии вновь склонился в пользу Васи. Одноклассники приняли решение пойти к директору отстаивать Ермолаева. Поскольку Вася был личностью неординарной и широко известной в школе, к ним присоединились ученики из других классов. Даже старшеклассники не остались в стороне. Друзья Июльки по ролледрому сплотили народ на борьбу за справедливость. Такого единодушия школа ещё не знала.

Вася не предполагал, какие страсти кипят в его отсутствие. Вернувшись из поликлиники, он никого не застал дома. Только Яков Эммануил Фелициус выглянул из комнаты, где сейчас обитали Августа с Июлькой.

— Дракончик, хороший. Иди ко мне, — поманил его Вася, но Фелициус заполз назад.

При этом он оглянулся на Васю, как будто звал его за собой. Вася зашёл в комнату, которая ещё недавно принадлежала ему. При мысли о том, что скоро придётся всё это покинуть, ему стало так грустно, хоть плачь.