Он подходит к дальней стене, к ней прислонен прямоугольный предмет, накрытый белым полотном. Кузен снимает ткань – под ней картина. Семейный портрет. Тот самый, которого недостает в галерее. На нем изображен дядя Артур в саду, лицо суровое, но целое и живое, одной рукой он притягивает к себе жену, Изабель. Рядом – Мэтью, лет примерно тринадцати, уже худой и высокий, рыжевато-каштановые волосы наполовину скрывают лицо. А еще там есть мальчик, который с обожанием взирает на брата.

– Ты видела его? – тихо, будто слова застряли у него в груди, выдавливает Мэтью.

Опустившись на колени перед портретом, Оливия рассматривает Томаса Прио́ра, накладывая этот образ на тот, что хранится у нее в памяти. Мальчик с картины моложе ребенка, которого Оливия нашла в фонтане, но ненамного. Широко распахнутые глаза светятся, а на той стороне они были закрыты. Здесь у него светло-каштановые волосы, а не серые, как там. Хотя за стеной ведь все серое.

Но очертания скул, форма носа, подбородок…

– Это он? – не отступает Мэтью.

Тяжело сглотнув, Оливия кивает, кузен падает в кресло поблизости и зажимает рот забинтованной рукой.

– Два года прошло… – бормочет он.

И неясно, сомневается ли Мэтью, что мальчик в фонтане – его брат, или переживает, что позволил ему столько времени оставаться на той стороне. Столько времени считал мертвым…

Суета в коридорах привлекла Ханну. Она неуверенно выглядывает из дверного проема.

– Что происходит? – спрашивает экономка.

Мэтью поднимает взгляд.

– Томас… – говорит Мэтью. Глаза его горят страхом и надеждой. – Томас все еще жив.

– Я должен найти брата! – заявляет Мэтью. – Должен вернуть его домой.

Все население огромного особняка – четыре человека – собралось на кухне. Эдгар отмывает с рук садовую грязь, Ханна нервно мнет полотенце, раскрасневшийся Мэтью мерит шагами помещение. Оливия же гадает, не совершила ли чудовищную ошибку…

В Мерилансе она поняла, что такое жизнь. Как та начинается, как заканчивается. Об этом всегда говорили, словно об улице с односторонним движением – ты рождаешься, потом умираешь, но даже тогда Оливия знала – не все так просто. Из-за гулей, конечно: они явно когда-то были живыми, затем умерли, а теперь стали кем-то еще. И по правде говоря, насчет ребенка в фонтане Оливия не уверена.

Она сомневается, что мальчик был мертв, однако не видела своими глазами ни его вздымающейся и опадающей груди, ни легкого подрагивания тела только что уснувшего человека.

Если это чары – Оливия надеется их развеять. Надеется коснуться его руки и разбудить.

И все же прошло столько времени. Целых два года. Ему должно быть четырнадцать, но фигура, свернувшаяся клубком на потрескавшемся дне фонтана, принадлежала ребенку. С другой стороны, за стеной, похоже, ничто не способно расти. Вероятно, так же и с людьми.

– Да как же это возможно? – удивляется Ханна.

Она пытается отвлечься возней с супом, который никто не намеревается есть.

Оливия уже поведала историю о своем путешествии за стену, по крайней мере – ту часть, что касалась мальчика, а Эдгар как мог постарался перевести жесты, все сильнее хмурясь с каждым словом.

– Невыносимо признавать, но это наверняка ловушка, – кашлянув, заявляет он.

Будто это и так не очевидно. Конечно, ловушка! Украденное дитя брошено на виду как приманка. Но у ловушек есть замки. Их можно взломать. Их можно открыть. Ловушка становится ловушкой, только если даешь себя поймать. Но теперь Оливия знает, что там ждет, и когда она туда вернется…

– Сегодня же иду, – заявляет Мэтью.

– Нет! – одновременно восклицают Ханна, Эдгар и Оливия, двое – вслух, а одна – резким взмахом руки.

– Он мой брат, – не отступает Мэтью. – Однажды я его бросил. И не поступлю с ним так снова.

Оливия вздыхает, а потом подходит к кузену и сильно его толкает. Мэтью отшатнувшись, ударяется о столешницу, но, похоже, ему не больно – скорее, он потрясен. Однако цель достигнута: видно, что кузен едва стоит на ногах. Румянец у него на щеках не здоровый, это признак болезни. От недосыпания кузен исхудал и осунулся, а Оливия побывала за стеной и сумела вернуться. Видела, что скрывается в тени, что живет во мраке.

Она переводит взгляд на Эдгара и Ханну.

Оливия не знает, как поведать им о гулях, о том, как те являются на ее зов. Она не рассказала, как под ее пальцами внезапно и бурно возрождается жизнь. И о том, что она дочь своего отца, тоже не упомянула: что какая-то ее часть принадлежит тому миру за стеной. Что если и есть кто-то, способный войти в царство мертвых и вернуться, – это она.

Мэтью сжимает кулаки и умоляюще твердит:

– Он мой брат.

Кивнув, Оливия берет кузена за перевязанную руку.

«Знаю, – одним лишь взглядом и легким пожатием пальцев отвечает она. – Я его верну».

До заката шесть часов.

Слишком много и все же недостаточно.

Ханна считает, что ей следует поесть, Эдгар думает, что она нуждается в отдыхе, а Мэтью – что вылазкой лучше заняться ему.

Оливия не в состоянии ни есть, ни отдыхать, не в силах она и передать свою ношу. Ей остается лишь готовиться, и чем больше она узна́ет о доме, тем лучше. За последние несколько дней Оливия выучила схему расположения коридоров, но теперь смотрит по сторонам, на стены и полы, и размышляет…

Мир, что ты видела за стеной, – тень нашего мира.

Она так и этак крутит в голове слова Мэтью, будто особняки на металлических кольцах. Дома – Галлант и не-Галлант; один – ветхий и разваливающийся, другой – требует ремонта, но в остальном они одинаковые.

Оливия возвращается в кабинет, кузен следует за ней по пятам. Подойдя к стене за столом, она пальцами обследует обои под полкой.

– Что ты делаешь? – спрашивает Мэтью, пока Оливия водит рукой по стене, стараясь отыскать шов.

Ведь он был здесь в том, другом доме, и потому…

Пальцы нащупывают прорезь в оклеенной обоями стене. Оливия нажимает ладонью, и тайная дверь поддается, совсем чуть-чуть, а затем распахивается в узкий коридор. Если пойти по нему, окажешься на кухне.

Мэтью таращится на нее так, будто она показала ему фокус.

– Откуда ты… – начинает он, но у Оливии нет времени объяснять, рисовать гуля, его руку на своих губах, поэтому она возвращается к модели миниатюрных домов в окружении металлических колец. Указывает сначала на один из них, потом на другой, проводя меж «Галлантами» незримую линию.