– В девяностом году вы вели дело об очень необычном убийстве, – начала Ленская, отдав старику бинокль, – человеку залили горло расплавленным оловом…

– Ох! – Старик вздохнул, поднялся на ноги. – Ты думаешь, Саша, почему я за птичками наблюдаю? Думаешь, завихряется старик? Думаешь, в маразм впал?

– Ну что вы… – запротестовала Александра.

– Думаешь, думаешь! – усмехнулся бывший следователь. – А я потому за ними наблюдаю, что хочу забыть все те преступления, которые мне пришлось расследовать за годы работы в милиции! Иначе глаза закрою – а перед ними трупы, трупы, трупы… резаные раны, огнестрельные раны, утопленники, повешенные… вот ты, Саша, спишь?

– Плохо! – призналась Александра.

– То-то и оно! – Слезкин двинулся по тропе в обратную сторону. – При нашей работе, Саша, надо быть автоматом, а не человеком. Ничего не принимать близко к сердцу. А я так не могу… вот ты спросила про то дело, и я сразу вспомнил потерпевшего. Одинокий старик сидит, привязанный к стулу, голова запрокинута, в глазах ужас…

– А больше ничего там не было? – нетерпеливо проговорила Ленская. – Никаких улик? Никаких особенных примет, никаких следов, никаких вещественных доказательств?

– Никаких, – вздохнул майор. – Отпечатки пальцев проверили – все только самого хозяина… и никто из соседей ничего не слышал! Как будто не человек его убил, а призрак!

– Никто из соседей? – переспросила Ленская. – Значит, потерпевший жил в коммунальной квартире?

– В коммунальной, – подтвердил Слезкин. – Большая, очень запущенная коммуналка на Кирочной улице. То есть тогда она была еще улица Салтыкова-Щедрина, но все старожилы ее и тогда называли Кирочной.

И он по памяти назвал Александре номер дома и квартиры.

– Если никто из соседей ничего не слышал, это значит, что потерпевший сам впустил к себе убийцу, – проговорила Ленская после недолгого размышления. – Значит, он его знал!..

– Правильно, – кивнул Арсений Николаевич, – я тоже так рассуждал, поэтому проверил всех, кто бывал у того старика. Тем более что таких людей оказалось совсем мало. Я же сказал тебе – он жил замкнуто. Правда, соседи сообщили, что его часто навещал дальний родственник, если мне память не изменяет, Вересов. Молодой мужчина, ему тогда тридцати не было.

– А у этого Вересова имелись мотивы? – заинтересовалась Александра Павловна.

– Да какие мотивы! – отмахнулся Слезкин. – Я же говорю – одинокий старик, жил в коммуналке, бедствовал. Сейчас, правда, таких иногда убивают из-за жилой площади, но тогда жилье еще не приватизировали и унаследовать его было невозможно. Тем более что никакого завещания потерпевший не оставил. Но я у этого Вересова на всякий случай алиби проверил…

– Значит, все же были у вас подозрения?

– Да нет, в общем-то, никаких подозрений не было, просто уж для порядка. Всех проверял, и его проверил.

– Ну и что – нашлось у него алиби?

– Нашлось, – Арсений Николаевич вздохнул и развел руками. – В день убийства он уезжал в другой город, если не ошибаюсь, в Таллин. И билеты на поезд мне предъявил.

– И загранпаспорт с отметкой о въезде? – уточнила Ленская.

– Да что ты! – усмехнулся старый следователь. – Это же еще в советские времена происходило, в Таллин по обычному паспорту ездили.

– Ах, ну да… – Александра Павловна смутилась. – Я и не сообразила…

У нее мелькнула какая-то смутная мысль, но Слезкин снова заговорил, сбив ее с этой мысли:

– В общем, я его и так не подозревал, а с учетом алиби вообще вычеркнул из своего списка. Занялся соседями по коммунальной квартире, там ведь всегда найдутся какие-то конфликты. Ты же сама знаешь – большинство убийств происходит на бытовой почве. Но и с соседями ничего стоящего не нашел, так что преступление осталось нераскрытым.

Он замолчал, но потом взглянул на Александру с интересом:

– А почему тебя заинтересовало то старое дело? Неужели что-то похожее произошло?

– Ох, произошло! – вздохнула Ленская. – И никаких зацепок, кроме того же способа убийства.

Вдруг Арсений Николаевич оживился, схватил Ленскую за руку и зашептал:

– Тише! Смотри!

– Что такое?! – Александра Павловна испуганно закрутила головой, но не увидела никого поблизости.

– Да не топочись ты, как слон! Спугнешь! Смотри, вон там, на большой березе!

Ленская взглянула в указанном направлении и увидела на ветке березы крупную, удивительно красивую золотисто-желтую птицу с черными отметинами.

– Это иволга! – восхищенно прошептал Арсений Николаевич. – Очень редко встречается!

Ленская поняла, что аудиенция со старым следователем закончена и больше она от него ничего не добьется.

Тем не менее, вернувшись на работу, она навела справки относительно гражданина Вересова, проходившего в качестве свидетеля и даже подозреваемого по тому старому делу.

И здесь ее ждал очередной тупик: гражданин Вересов уже пять лет как погиб в автокатастрофе и покоился на Преображенском кладбище. Так что и эта ниточка оборвалась.

Вера Антоновна пришла домой в девятом часу. После смерти мужа ей не хотелось возвращаться в пустую квартиру, но раньше она заставляла себя это делать. После работы наскоро заскакивала в круглосуточный магазин, и то не каждый день, не глядя бросала в корзинку какие-то продукты и шла домой – быстрым шагом, не поднимая глаз, чтобы не останавливали соседи. На самом деле, никто не собирался с ней заговаривать – знакомые выразили свои соболезнования, соседи поахали, а после кому охота вмешиваться в чужое горе? Это дело вдовье – тосковать да слезы лить, а у людей свои заботы.

Сегодня Вера Антоновна не стала спешить. Она медленно шла по улицам и глядела по сторонам.

Оказывается, в городе давно уже наступило самое настоящее лето, а она и не замечала. Было тепло, люди шли, легко и ярко одетые, улыбались и ели мороженое. В чисто вымытых витринах магазинов стояли манекены в красивых платьях, а когда Вера Антоновна подошла ближе, то увидела в витрине себя. Ну да, вот это пугало в черном костюме с жуткими волосами и есть теперь она, Вера Семенцова.

Она сама удивилась своим мыслям. «Не для кого тебе теперь красоваться», – произнес кто-то внутри противным, скрипучим старушечьим голосом.

За три месяца, прошедшие после похорон, она приноровилась разговаривать сама с собой. Телефон молчал, на работе сотрудники оставляли ее одну в кабинете по целым дням, заведующий отделом ничего с нее не требовал. Она проводила дни в бесконечных воспоминаниях, как и сказал сегодня тот сердитый человек… Старыгин, кажется: «Вы грезите наяву, мечтаете о несбыточном…» Так оно и есть.

«Не ты первая, не ты последняя, – снова возник в голове старушечий ехидный голос, – все там будем. Надо в церковь почаще ходить, поминание о муже заказывать, вот и полегчает. А на витрины пялиться – последнее дело, ты еще в кино пойди! Что люди скажут?»