Дорожкин кивнул, с максимально возможной почтительностью принял стаканчик, вдохнул действительно манящий аромат и выпил. Коньяк оказался очень хорошим. Он облизал горло и каплями нектара ушел внутрь.

– Не говорите ничего, – печально произнес Неретин. – Вы не прониклись тайной божественной жидкости. Конечно, молодость не порок, но в любом случае недостаток. О чем мы будем с вами беседовать? Что может удовлетворить ваше любопытство?

– Любопытство? – Дорожкин дождался кивка Неретина и сел напротив. – Простите, что я отрываю вас от каких-то, наверное, важных дел, но… Вы знаете, слово «любопытство» представляется мне несколько легковесным. Я нахожусь в Кузьминске уже месяц с небольшим, но испытываю некоторые затруднения. Не материальные. Затруднения по поводу осмысления местного бытия. Уж простите за невольный пафос. Так что мне бы хотелось получить объяснения по многим вопросам. А любопытство… Любопытство применимо разве только к смыслу существования вашего института.

– Никакого смысла в его существовании нет, – быстро ответил Неретин. – Конечно, если не считать смыслом кров для созданий, которых вы видели в коридоре. Этих и подобных им. Опять же институтская библиотека. Она еще не оцифрована, поэтому тоже претендует на часть смысла. А в ней есть уникальные документы, возьмите хотя бы историю нашего городка. Да и крыша для вашего скромного слуги тоже зачтется, надеюсь, в качестве толики смысла существования этого заведения?

– То есть изучение общих проблем уже неактуально? – не понял Дорожкин.

– Голубчик, – удивился Неретин и булькнул еще напитка в стаканчик, – где вы видели слово «изучение»? На фасаде здания нет такого слова. Есть словосочетание – «Институт общих проблем», но нет даже намека на изучение.

– Но разве… – растерялся Дорожкин.

– Вы насчет такой категории, как «подразумевается»? – усмехнулся Неретин и опрокинул стаканчик в рот. – Да. Она имеет место. Или имела место. Категория «подразумевается» родственна категории «разум», а значит, изменчива и летуча.

– То есть, – нахмурился Дорожкин, – института как бы и нет?

– Как бы нет, а как бы есть. – Неретин откинулся в огромном кресле, растопырил пальцы, пытаясь ухватиться за широкие подлокотники. – Поймите, молодой человек. Я вовсе не хочу вас запутать. Но в нашей стране, а мы пока еще формально хотя бы находимся в нашей стране, существование некоторых учреждений определяется не наличием зданий, людей в их штате, результатов их деятельности, а наличием финансирования. Есть финансирование, значит, есть и учреждение. А нас пока что содержат. Как и весь город, впрочем.

– То есть это все синекура? – не понял Дорожкин. – Ну если институт не функционирует…

– Считайте как хотите, – усмехнулся, блестя глазами, Неретин. – В какой-то степени весь этот городишко синекура. А я вам скажу вот что, наиболее действенным способом познания мира является наблюдение за ним. В этом направлении работа вверенного мне учреждения ведется непрерывно и качественно.

– Но раньше институт ведь занимался не только наблюдением за миром, – заметил Дорожкин, покосившись на ящики с бутылками. – Подскажите, в связи с чем он был перепрофилирован? Ведь создан-то он был для изучения каких-то особых свойств данной территории? Ну чтобы… как там рассказывал мне Вальдемар Адольфович… «использовать аномальные способности человеческого фактора на пользу народному хозяйству». Выходит, эта задача уже неактуальна?

– Не повторяйте лозунгов, – мрачно хмыкнул Неретин, наполняя очередной стаканчик. – Вы видели этих уборщиков в коридоре? Как вам этот человеческий фактор? Как их применить в народном хозяйстве? Или вы думаете, когда горит лес, следует задумываться о возможном использовании лесного пожара для целей зимнего отопительного сезона? Его надо тушить, деточка. Вы еще не видели ведьму на метле или в ступе? Увидите кое-что похлеще. А теперь представьте себе, что подобных… – Неретин поморщился, постучал пальцами по столу, подбирая слово, – актов нарушения привычной картины мира можно набросать с тысячу, с десяток тысяч. И ни одно из них не сможет найти разумного объяснения в пределах постулатов академической науки. Я уж не говорю о самом существовании нашего городка. Прогуляйтесь, просто прогуляйтесь в любую сторону километров так на двадцать. Без Адольфыча, сами по себе. Прогуляйтесь, пока не упретесь.

– Нет, – покачал головой Дорожкин. – Так я запутаюсь еще больше. Стоит мне задать один вопрос, как я получаю повод задать их в два раза больше. А мне хочется ясности. Ясности здесь, а не в двадцати километрах отсюда.

– Помилуйте, Женя, – вытаращил глаза Неретин. – Зачем вам ясность? Готовой ясности не бывает. Не хотите топать, вовсе забудьте о ясности. Там, за туманом, огромная страна, которая прекрасно обходится без ясности. Вам платят деньги? Платят. Вам делают больно? Пока вроде нет. Что вам еще надо? Зачем винтику механизма, какой-нибудь втулке знать, куда этот механизм ползет? Ей нужно только одно – смазка. И все.

– Тогда я так и не понял, зачем вы меня сюда позвали… – пробормотал Дорожкин. – Втулка, винтик… Я не то и не другое. И каждый человек не то и не другое. Даже если используется как втулка или винтик.

– Или как снаряд, как мина, как нож, как гравий, что смешивается с бетоном, – расхохотался и размазал по щеке слюну Неретин. – Да, это мерзко, но это так. Так было, и так будет. По крайней мере, в обозримом будущем. Плюньте. У вас проблемы с осмыслением действительности? Бред. У вас проблемы с терпением. Наблюдайте, и все встанет на свои места. И не торопитесь. Принимайте все как есть. Я понимаю, что осознание бытия коррелирует с уровнем его непереносимости, но уверяю вас, то, что приходится испытывать большинству наших с вами соотечественников, имеет к непереносимости гораздо более прямое отношение. Смотрите и фиксируйте.

– Вы хотите сказать, что все-все, что я вижу, именно так и выглядит? – не понял Дорожкин. – Что вся эта иррациональность, вся эта нечисть, все это есть на самом деле?

– Эта нечисть, – Неретин икнул, выплеснув в горло остатки коньяка, – сейчас моет в коридоре института пол. Бродит по коридорам второго этажа. Спит на балках перекрытий. Выбирается по ночам в город, в лес. Охотится, ест, пьет, размножается, испражняется. Вот это и есть реальность. Не нужно ее осмысливать и тем более оценивать. Ее нужно учитывать. Et cetera, дорогой, et cetera. И вот еще один мой вам совет. Раз уж вы решили док…к…копаться до к…корней, ищите того, кто оплачивает музыку. Ищите того, кто платит. Понятно? Того, кто платит…

– Промзона? – предположил Дорожкин, хотя глаза Неретина стремительно стекленели. – Предприятие «Кузьминский родник»?

– Нет, – почти захрипел от хохота Неретин. – Нет никакой промзоны. Нет. Вы только Адольфычу об этом не скажите, а то ведь и вас не будет…

Неретин хотел еще что-то сказать, но прикусил язык и плюхнулся щекой о мраморную столешницу.

«Точно рассадил скулу», – мрачно подумал Дорожкин.

– Эй… – В дверной щели показался нос Дубицкаса. – Молодой человек, вам лучше всего отправиться восвояси.