— Я не виновата. Таковы правила, вот и все.

— Это не мои правила, и я не собираюсь жить там, где нельзя держать Фишера. Лучше я останусь здесь.

— Тогда тебе придется самой себя содержать, глупая девчонка, — фыркнула Роузи, начиная злиться. — Я стараюсь сделать для нее как можно лучше, и вот тебе благодарность.

Роузи ушла в свою комнату, и спустя минуту Ханичайл услышала, как она напевает модную мелодию своим сексуальным, хриплым от сигарет голосом, готовясь к вечеринке. Роузи ничто долго не беспокоило. Особенно когда у нее были деньги, которые она могла тратить.

Ханичайл вывела Фишера на прогулку и не возвращалась до тех пор, пока мать не ушла.

Она осторожно открыла дверь и вошла. Пахло парижскими духами, турецким табаком и сладким ароматом виски. Ханичайл заглянула в комнату Роузи: на кровати валялись новые платья и белье, то же самое и на полу вместе с оберточной бумагой. На туалетном столике в беспорядке лежали бусы, тюбики с помадой, румяна, пудра, пуховка и пилка для ногтей.

Ханичайл стало совестно, что она как следует не поблагодарила мать за платье, ведь она старалась угодить ей. Надо будет извиниться перед ней, когда та вернется домой. Но чувство вины перед матерью не покидало Ханичайл, и она решила пойти в салун, найти там мать и поблагодарить ее за подарок.

Из открытых дверей салуна «Серебряный доллар» доносились громкая музыка и смех. Держа Фишера за поводок, Ханичайл нерешительно топталась на улице.

Наконец, толкнув вращающуюся дверь, она вошла в холл, и как раз в этот момент заиграла другая музыка. Мелодия была ей знакома.

— Они играют мою музыку, — услышала она голос Роузи и, подойдя ближе, увидела, как несколько мужчин поднимают мать на стойку бара.

Роузи стояла там, уперев руки в бока и широко улыбаясь. Новое алое платье обтягивало ее тело, подчеркивая все формы. Ее груди, белые, как крыло голубки, выпирали из платья, и Ханичайл вдруг увидела, что мать задирает выше и без того короткую юбку, непристойно повиливая бедрами.

— Ну, парни, кто все еще остается самой сексуальной стриптизершей? — закричала она.

— Ты, Роузи, — хором ответили мужчины.

Они смеялись и аплодировали, а она расхаживала по стойке в такт музыке, принимая одну за другой вызывающие позы и дразняще улыбаясь.

Ханичайл бежала по улице, таща за собой Фишера и не давая ему возможности справить свои собачьи дела.

— Как ты могла, Роузи, — говорила она сквозь стиснутые зубы. — Как ты могла делать такое? Как ты могла, как ты могла?

На следующий день рано утром Ханичайл села на автобус и поехала в офис мистера Андерсена. Она напомнила ему, что ранчо Маунтджой принадлежит ей, и попросила выплатить некоторую сумму из тех денег, что нефтяная компания заплатила за разрешение проводить на ранчо работы.

Адвокат сказал, что не видит причин для отказа. Они вместе отправились в банк «Техас» и сняли со счета пятьсот долларов. Распрощавшись с мистером Андерсеном, Ханичайл села на автобус до Китсвилля. От города они с Фишером прошли десять километров пешком до ранчо Маунтджой. Там она отправила Тома за Элизой и написала Роузи, что она вернулась домой. Наконец она была дома.

Через пару месяцев тело Роузи нашли в луже ее собственной крови, в аллее за салуном «Серебряный доллар». А еще через пару недель объявился Джек Делейни, чтобы предъявить свои права на ранчо Маунтджой.

Воспоминания Ханичайл всегда останавливались на этом месте, потому что она не могла думать о том, что произошло дальше. Она прятала эти воспоминания в дальних уголках своей памяти и всегда гнала их прочь, если они вдруг неожиданно накатывали на нее.

Ханичайл никогда не говорила о Роузи и Джеке Делейни, и если бы Эдгар Смолбоун не пришел к ней в тот день и не сказал, что ее разыскивает двоюродный дедушка, она, возможно, так никогда бы и не заговорила о них. Но упоминание имени лорда Маунтджоя оживило ее память.

Что готовит ей лорд Маунтджой? Что значат его слова «она узнает что-то такое, что в ее интересах»? Ей оставалось только надеяться на хорошее, ведь когда-то же ей должно повезти.

Ханичайл думала о том, что бы сказал ее отец обо всем этом, и посмотрела в безоблачное голубое небо.

— Молись за меня, папа, — тихо произнесла она. — И помни, что я по-прежнему люблю тебя.

— Шляпная мастерица? — скептически переспросил лорд Маунтджой. — Вы хотите сказать, что она женщина, которая делает шляпы?

Суэйн стоял перед письменным столом его светлости в библиотеке его лондонского дома, куда пришел с докладом о потомках Джорджа Маунтджоя. Дворецкий принял у него плащ и коричневую фетровую шляпу и сейчас стоял, скрестив за спиной руки, слушая, как лорд Маунтджой выражает свое удивление по поводу того, что кто-то из его родственников зарабатывает себе на жизнь изготовлением шляп.

— Мадам Сюзетта — исключительный шляпный мастер, милорд. Она имеет дело только со сливками общества. У нее весьма респектабельный магазин.

— Как может быть респектабельным шляпный магазин? — с раздражением спросил лорд Маунтджой. — Ответьте мне на этот вопрос, Суэйн, раз уж вы так хорошо осведомлены о модистках.

Прикрыв рот рукой, Суэйн нервно кашлянул. Он-то думал, что лорд Маунтджой будет доволен результатом.

— Мадам Сюзетта к тому же графиня, сэр. Она сказала, что вам будет приятно это услышать.

— Французская графиня, — с презрением заметил лорд Маунтджой. — Кроме того, этот титул перешел к ней после брака. А сейчас расскажите мне о ее ребенке. — Лорд выжидательно посмотрел на Суэйна.

— У графини есть дочь, сэр.

— Женщина? — удивился лорд Маунтджой. Ему и в голову не могло прийти, что возможные потомки Джорджа могут быть не мужского пола.

— По имени Анжу, сэр. Ей почти двадцать лет, и она учится вдали от дома, в пригороде Парижа. Это очень хорошая школа, как вы сами можете видеть из моего доклада. Похоже, она умная девочка, так как считается лучшей ученицей. Дисциплинированная, как мне доложили.

— «Синий чулок», — мрачно заметил лорд Маунтджой. Дела обстояли все хуже и хуже.

Детектив рассказал мистеру Маунтджою историю Мари и Джорджа, и тот с трудом сдержал вздох разочарования.

— Это все, что вам удалось выяснить? Только о французской женщине?

— Гораздо труднее было в Италии, сэр. Маленький «эпизод» был замят семьей Фиоралди. Очень аристократичный род, если вы позволите мне выразить свое мнение, милорд. Он уходит корнями глубоко в века. Конечно, не так глубоко, как ваш, но среди них есть несколько папских рыцарей.

— Гмм, — хмыкнул Маунтджой, явно заинтересовавшись.

— Семейные слуги очень преданы им, сэр. Они наотрез отказались отвечать на мои вопросы, несмотря на то что я предлагал им хорошие деньги.