придется красть любовь у благотворителя. Случайность? Нет, не случайность. Пора вообще вычеркнуть из словаря слово «случайность». Оно насквозь пустое. Даже если существует такая штука, как свободная воля, все происходит как надо. «Может, начать прямо сейчас?» – спросил себя Герц. Встал, готовый взять рулет, оставленный кем-то на соседнем столике, но тут какая-то женщина умыкнула его.

Герц присмотрелся к ней. Она напомнила ему польского шляхтича ранних его лет в Польше. Очень может быть, она уже не впервые на этой земле. Существует ведь такая штука, как реинкарнация, определенно существует. Души отправлялись на землю снова и снова. Приходили, чтобы кое-что исправить, но, исправляя одно, портили другое. Как это называют каббалисты? Они погем, порченые. Всемогущий управлял исполинским предприятием. В одном только Млечном Пути у Него миллиарды звезд, несчетные планеты и прочие астральные тела. И таких галактик триллионы, квадриллионы, а то и вовсе бесконечное число. Прав Ньютон, а не Эйнштейн, пространство бесконечно. Как у пространства может быть предел? И как у времени может быть начало? Наше представление лишь приближается к истине. Вечность грозит со всех сторон. Необходима новая философия. Спиноза, каббалисты, Платон, Плотин, Кант – их всех надлежит объединить в одну систему, зиждущуюся на активной Божественности и на ультрагедонистической этике.

В кармане по-прежнему лежала Моррисова двадцатидолларовая купюра, и Герц подумал: «Мое приданое».

Он посмотрел на дверь. Скорей бы пришла Минна. У нее наверняка есть драгоценности, да и денег она, без сомнения, прикопила изрядно. Вот пусть и платят за то, что связались с Герцем Минскером.

Раньше Герца клонило в сон, но кофе его взбодрил. И теперь он размышлял о том, долго ли еще кафетерий останется открыт. Может, всю ночь? Закрывать магазины и рестораны на ночь – сущее варварство. Хватит уже бояться ночи. В будущем разделение дня и ночи вообще отпадет. Как сказано в Книге Бытия: «И был вечер, и было утро: день один». Сам свет станет днем, а смерть – жизнью. Может, изобретут особый телефон, чтобы устанавливать его в могилах. И незачем будет вызывать умерших на сеансах. С ними станут связываться по этому телефону, действующему в ином измерении. Найдут и способ путешествовать во времени вспять.

Размышляя об этом, Минскер поглядывал на миндальное пирожное, лежавшее на другом столике. Оно было едва надкушено. Он встал, но девушка-полька попыталась заступить ему дорогу. Герц быстро сманеврировал, и пирожное оказалось у него в руке. Он задел лишь плечо девушки. Она с удивлением смотрела на него широко расставленными глазами, не серыми и не карими, а какими-то беловато-серебристыми.

– Извините, – сказал он и быстро добавил по-польски: – Przepraszam.

Девушка отступила на полшага назад.

– Пан говорит по-польски?

– Пока не совсем забыл.

– Откуда же вы?

– Отовсюду – Варшава, Люблин.

– А я из Варшавы. Если вас уволили с работы, всегда можно прийти сюда. Тут полно еды. Целые горы идут на выброс. Езус-Мария, сколько же всего тут в Америке выбрасывают! Тысячи людей могли бы на это жить.

– Верно.

– Вы еврей?

– Да, еврей.

– Бежали от Гитлера?

– Да, от Гитлера.

– Чтоб ему сдохнуть в аду! Я оставила родителей, братьев, сестер и ничего о них не знаю. Бог весть, живы ли они?

– Что поделаешь? Война.

– Да, но такой войны никогда не бывало. Они летали над Варшавой в самолетах, бросали с неба бомбы. Разрушали все. Я читаю польские газеты и слушаю радио.

Девушке хотелось продолжить разговор, но Герц увидел Минну. И сказал:

– Простите, у меня здесь встреча. Может, в другой раз поговорим еще.

И он быстро вернулся к своему столику.

Минна уже заметила его. Герцу она показалась сердитой. Выглядела как бы ниже ростом, стройнее и чуть растрепанней. Черные глаза смотрели с вызовом, досадой, укором. Еще прежде, чем села за столик, она спросила:

– Уже успел подцепить?

– Не будь дурочкой. Она убирает тарелки со столов.

– А почему ты подбираешься к другим столикам? И почему с тарелкой? Судомоем тут заделался?

Герц не ответил.

– Ты губишь людей, и для тебя это значит не больше, чем прошлогодний снег, – сказала Минна. – На что тебе в постели платок? Ты подсунул его нарочно, чтобы погубить меня.

– Миннеле, не начинай! Если ты пришла ссориться, я готов уйти сию же секунду. Я не обязан слушать твои оскорбления.

– Вот как? Погоди, услышишь еще больше. Зачем ты влез в мою ничтожную жизнь? Что тебе понадобилось от меня? Я сбежала от одного мерзавца, чтобы нарваться на другого. И теперь фактически очутилась на улице, – сказала Минна, меняя тон. – Он богат. Напустит на меня законников, и кто знает, что еще устроит. Я не иначе как сошла с ума, когда изменила ему, ведь он был ко мне так добр. Что ж, сделанного не воротишь… Где тебя носило весь день? Я раз сто звонила, но «не было ни голоса, ни ответа». Обычно-то в вечера спиритических сеансов ты сидел дома. Кто такая эта девица?

– Не глупи.

– Что ты ей говорил? И почему у тебя в руках пирожное?

– Миннеле, что тебе принести – чай, кофе?

– Яд.

– Принесу кофе. Рисовый пудинг?

– Сиди! Куда вы все бежите? Не нужно мне ни кофе, ни рисового пудинга. Ночь на дворе. Они вот-вот закроются. Куда мы можем пойти?

– Можем пойти в отель.

– Какой отель? Без багажа тебя в отеле на порог не пустят, если это не забегаловка для уличных девок.

– Где же я вдруг возьму багаж?

– Куда ты водишь других женщин?

– Каких женщин? Минна, о чем ты?

– Я знаю, о чем говорю. Видит Бог, лучше бы не знала. А тебе, Герц, я вот что скажу: мир вовсе не беззаконное место. Морриса ты прогнал, так что теперь все на твоих плечах. Теперь ты мой муж. Меня не интересует, кто у тебя есть и что ты будешь делать. Нам суждено быть вместе до конца наших дней. Надеюсь, смерть не заставит себя ждать. Я буду только рада этой гостье. Поскольку Броню ты не любишь и утверждаешь, что любишь меня, мы должны жить вместе и принимать все таким, каково оно есть. Работать я уже не могу, сил нет, и тебе придется меня обеспечивать – хотя бы коркой хлеба и стаканом воды. Если ты полагаешь, что сумеешь от меня отделаться, ты заблуждаешься. Я не уйду. Будь уверен.

– Нет-нет, не уходи. Я скажу тебе то же самое, что Гершеле Острополер говорил своему зятю: «Бери все, что можно взять».

– Насмехаешься? Топчешь людей ногами и насмехаешься. Прямо как нацисты. Я не хочу возвращаться к Моррису.