— Юноша, прекратите смеяться, — строго сказал Свеча. Ему пришлось повторить фразу несколько раз, прежде чем Крыса унялся, и нелепый акцент Свечи стал слышен опять. — А вам, мистер Дикинс, повторяю: это я, мистер Грегсон, и я приказываю вам открыть дверь. — Свеча метнул на Крысу уничтожающий взгляд, но поскольку крысины глаза застилали слезы, он мог поймать этот взгляд разве чудом.

— Здесь нет Грегсона. Не знаю, кто из вас кривляется, но не Грегсон. Голос ни капельки не похож, — осторожно подал голос из-за двери Бочка.

— А я говорю вам, мистер Дикинс, что я — это я, Грегсон, и если вы сейчас же не отопрете дверь, то вылетите из Гафина!

Крыса уже едва не крючился на полу, его спасло лишь то, что он ухватился за раковину и прислонился к стенке. Во время этой короткой паузы Бочка окончательно утвердился в своих подозрениях и посоветовал Свече пойти в известном направлении.

— Отлично. Мистер Дикинс, можете собирать вещи. С этой минуты вы исключены. Всего доброго, джентльмены.

С этими словами Свеча открыл и закрыл дверь, притворясь, будто ушел.

— Бочка, придурок, ты допрыгался. Это и вправду был Грегсон. Беги за ним, пока не поздно, и проси прощения, давай, дуй за ним, мы тебя не тронем, честно.

Спектакль, надо отметить, был прескверный. Интонации Свечи ничем не напоминали грегсоновские, а голос похож скорее на кваканье электронного будильника. Лопух, Лягушатник и Тормоз присоединились к Крысе и тряслись, как эпилептики, пытаясь подавить приступы смеха.

— Я не идиот, — поставил нас в известность Бочка.

Крыса попытался что-то ответить, но из его горла вырвалось лишь хриплое бульканье, отдаленно похожее на «Еще какой идиот», «Нет, ты жирный идиот» или что-то в том же духе. Для Крысы и еще нескольких человек это стало последней каплей, и они разразились истерическим хохотом, превратив школьный туалет в заповедник гиен.

Веселье оказалось заразной штукой, и, как я ни старался утихомирить рыдающих от смеха одноклассников, вскоре уже безумно ржал сам. Держась за животы, гоготали все. Разумеется, за исключением Бочки.

Крыса хрюкал что-то нечленораздельное на ухо Ореху, подогревая градус истерики, пока Орех, наконец, не взмолился о пощаде. Я счел, что все это глупо, и Бочка ни за что не выйдет из кабинки, пока мы не прекратим балаган. Лучше всего нам отправиться наверх в гостиную и подождать его там.

— Хрен с тобой, сиди, где сидишь, нам на тебя плевать. Мы возвращаемся в гостиную. До скорой встречи, — сказал я, а потом мы открыли дверь и затопали, как будто удаляясь по коридору. Пятнадцать пар ног маршировали все тише, и вот в туалете воцарилась тишина.

— Я знаю, вы все еще здесь, — раздалось из кабинки.

— А вот и нет, — отозвался Четырехглазый. Что ж, этого следовало ожидать.

Крыса опять скорчился в приступе дикого хохота. Унять его было невозможно, и я попросил Ореха увести этого кретина, который подставлял всех остальных.

— Бочка, ты только сам себе делаешь хуже. — Я в последний раз забарабанил в дверь кабинки. — Все равно получишь то, что тебе причитается. Выходи, не тяни время!

— Бампер, ну почему ты не хочешь меня выслушать? Грегсон велел тебя ударить, что мне было делать!

— Хрень собачья, — высказался кто-то за моей спиной, но я вдруг вспомнил странное поведение Грегсона, когда мы вышли из медицинского пункта, и моя уверенность поколебалась.

— С чего бы это?

— Не знаю. Он приказал устроить так, чтобы у тебя носом пошла кровь — треснуть по голове сумкой, заехать в фасад кулаком или локтем, в общем, как угодно, но чтобы до конца экскурсии у тебя потекла краска.

— Не верю, — я с сомнением покачал головой.

— Это правда, клянусь.

— Но зачем?

— Понятия не имею. Грегсон сказал, что предупредил тебя и ты не будешь мне мстить.

— Брешет, — веско бросил Конопля, и большинство его поддержало.

Я на девяносто девять процентов согласился с общим вердиктом, однако крошечный оставшийся процент не давал мне покоя.

С какой стати Грегсон заставил Бочку залепить мне по носу? Зачем сказал, что я в курсе? Более того, зачем повел нас в музей, а потом еще показал мне, где находится центральный пост службы безопасности? Разрозненные факты никак не хотели складываться в одно целое. Я был почти уверен, что посредством этой экскурсии Грегсон намеревался преподать нам какой-то скучный урок. Какой? Хоть режьте, не мог понять. Впрочем, далеко не впервой оказывалось, что я чего-то не могу понять. Если вы уже успели об этом забыть, вспомните начало моего рассказа.

Я выбросил досадные мысли из головы и в последний раз забарабанил в дверь кабинки. Объяснение Бочки никуда не годилось, да я в нем и не нуждался. Причины его поступка — дело десятое, которое можно обсудить как-нибудь потом, за банкой холодного пива с чипсами. Мольбы, оправдания, извинения — все это не играло никакой роли.

Ах, ему, видите ли, приказали? И что с того? У него не было выбора? Эка важность. Он просто выполнял приказ? Да кого волнует! В Нюрнберге такие отмазки не прокатывали, не прокатят они и со мной. Бочка обвинялся в преступлении против Банстеда, публика в зале суда жаждала возмездия и я знал, что возмездие свершится.

— Ладно, старик, можешь сидеть тут, сколько влезет. Увидимся позже, — на прощание сказал я и отправился наверх пропустить баночку пивка.

Четыре часа, две банки пива и плотный обед спустя Бочка все еще сидел в сортире. Чтобы помучить его, Шпала оставил на полу перед кабинкой тарелку с сосисками и картофельным пюре под густым луковым соусом. Пытка возымела желаемый эффект: Бочка залился слезами, едва учуяв запах еды.

Все по очереди дежурили у кабинки, готовые нырнуть за Бочкой, как только он приоткроет дверь, и вытолкать его на открытое пространство, где им займусь я, но Бочка продолжал сидеть в своем святилище, хлюпая носом и надеясь на чудо, которое избавит его от жестокой кары.

Чудо явилось около восьми часов вечера.

— Черт, ты откуда взялся? На чем приехал? Тебя что, не выгнали?

Трамвай помотал головой и сказал, что все хоккей.

— Тебя же зацапали на краже! — напомнил Крыса. — Грегсон сказал, если кто чего стырит, его вышвырнут из Гафина пинком под зад.

— Знаю, — кивнул Трамвай. — Мне сам Грегсон приказал украсть что-нибудь из лавки.

Новость стала для нас громом среди ясного неба. Прошло несколько секунд, прежде чем смысл Трамваевых слов дошел до нас, и на него посыпались десятки неудачно сформулированных вопросов.

— Что?! — был первый из них.

— Грегсон велел мне пойти и стащить что-нибудь из сувенирной лавки.

— Что?! — незамедлительно последовал второй.

— Что угодно, это не имело значения. «Сопри что-нибудь, — сказал он, — и, главное, сделай это на виду у всех».