с блюдами. При виде фарфоровой супницы, от которой шел горячий пар, и пахло гороховым супом с копченостями, я совсем неинтеллигентно сглотнула слюну. Надо же, проголодалась, оказывается. За обедом шел лёгкий разговор ни о чем, Алечка благодарила меня за возможность завести свой личный огородик. Оказывается, ее родители, мещане городские, но имели свое подсобное хозяйство в виде земельного участка, где выращивали различные овощи и продавали их на городском рынке. С этого и жило семейство, и Алечка была приучена к огородничеству. И всем женским домашним умениям обучена заботливой маменькой.

Чем дальше, тем больше мне нравилась эта большая и дружная семья, где все держится на любви и уважении друг друга. Я пообещала Алечке, что обязательно поделюсь с ней рассадой овощей и цветов. Особенно она обрадовалась цветам. Сказала, что за время их скитаний ей особенно не хватало цветов. Вообще, было заметно, что семья ранее не бедствовала, вещи были хорошие, добротные. Мебель кое-где ободрана, но это скорее от переездов, чем от чего другого.

Лишь к концу обеда я позволила себе небрежно кивнуть в сторону лампы и спросить, вроде как бы, между прочим.

— И чем вы заправляет ваш светильник? Неужто маслом? Но оно так коптит!

Ответил мне вначале сам хозяин.

— Да, Катерина Сергеевна, масло сильно коптит, поэтому мы заправляем ее спирто-скипидарной смесью.

Я согласно кивнула:

— Да, нам говорили на уроках химии, четыре части спирта и одна часть скипидара. С такой смесью фонари в Петербурге горят. Но после пожара в Москве в 1812 году, все деревянные столбы в столице заменили на металлические, кованые. Очень красивые.

Но Алечка грустно сказала:

— Только света все равно яркого мало. Особенно зимой.

Я чуть не захлопала в ладоши, я знала, знала секрет яркого света этих ламп. Саму лампу, светильную смесь я видела в краеведческом музее на школьной экскурсии. Гид рассказывал тогда и про пожар в Москве, и про фонари в Петербурге. Рассказал он и про то, как получить яркий свет. Секрет был в так называемом колпачке Ауэра. Это небольшой такой кулёк из ткани, пропитанный солями оксида алюминия, калия и каких-то редкоземельных элементов. Ткань, надеваемая на штырек в горелке, быстро выгорает, оставляя после себя тончайший металлический "скелетик", который и ярко светится при накаливании.

Похвасталась я тогда полученными знаниями родителям, приехавшим как раз на побывку к семье между экспедициями. Родители переглянулись и сообщили мне, что есть ещё более примитивный способ, которому никак не менее двух тысяч лет. Древние цивилизации Южной Америки применяли для этой цели тонкостенные речные ракушки. Костяно-хитиновый покров также выгорал быстро, оставляя лишь металлическую сетку. Моллюски вместе с водой ведь получают и металлы, которые потом входят в состав ракушки.

Ура! Я нашла способ решить вопрос освещения у себя в доме. Поэтому деловито предложила Якову Семёновичу.

— Яков Семёнович, если вы с помощью наших кузнецов изготовите и мне такой сосуд светильный, то, как мне кажется, я смогу сделать свет ярче. Наш профессор по естествознанию, Панфилов, рассказывал иногда на лекциях забавные, а порой полезные, вещи. Вот, если я все правильно запомнила, мне нужно всего-то несколько самых тонких речных ракушек. Их даже ваши старшие мальчики могут найти на берегу нашей речки-переплюйки. Не бойтесь, Алечка, там не утонешь, я сама видела, там воды мне по колено если только.

Яков Семёнович очень внимательно посмотрел на меня, но, не обнаружив никакого подвоха в любознательной и активной барышне, согласился изготовить один образец и для моих испытаний, совместно с нашими кузнецами. Отобедав и искренне поблагодарив хозяйку за вкусные блюда (и я нисколько не покривила душой, мне все понравилось), я пошла к себе. Меня ждали посадочные работы, а Яков Семёнович в очередной раз с контролем и инструктажем к своим назначенным заместителям.

Наше путешествие замедлялось наличием двух телег с лошадьми. Поскольку лошадки были простые крестьянские, то и на жизнь смотрели так же, как и их возчики — неторопливо и философически. Как ни едешь — все равно приедешь. Заодно я узнала, что вторая извечная российская беда — дороги — существовала и в те времена. Мы ругаем наши дороги, которые хоть так-сяк асфальтированы, подняты над грунтом, сделаны водоотливные канавы, а вот попробовали бы они ехать просто по колее среди чистого поля, где яма догоняет очередной ухаб — вот это да!

Не спасало даже то, что в фамильной древней карете были надёжные рессоры. От тряски моя голова моталась, как у той китайской собачонки на торпеде моего авто в прошлой жизни. Я боялась произнести и лишнее слово, чтобы не откусить язык. Но все эти неудобства ничуть не беспокоили Верку. Для приличий пришлось взять с собой и горничную. Ни тряска, ни бездорожье ее ничуть не беспокоили. Она, с горящими от любопытства глазами, чуть не до плеч выглядывала в небольшое окошечко кареты, осматривая окрестности. Вера бесхитростно созналась, что дальше соседской Карповки и не была нигде ни разу. И то это было давно, с тятей она туда ездила. Ну, хоть кто-то рад путешествию.

На обед мы не стали заезжать ни в какой придорожный трактир. Марфа нам упаковала с собой достаточно еды. Мужики развели костерок возле небольшого ручейка, подвешали над огнем котел, куда налили из жбана суп, Вера нарезала свежий хлеб, холодное отварное мясо, выложила вареные яйца, лук, соль. Голодными не останемся. Но самое интересное было то, как я шла от кареты к месту нашего отдыха. Меня штормило так и шатало, как матроса с глубокого перепоя после годового плавания. Впору было морской болезни начаться.

После обеда наше путешествие продолжилось. Я попробовала лечь и уснуть, но на полный желудок это было ещё хуже, чем до обеда. Поэтому я просто лежала с закрытыми глазами и думала обо всем, что в голову придет.

Хаська с нами не поехал, сказал, что кому-то же надо остаться на хозяйстве, присмотреть за добром, чтобы не покрали. Хозяйственный мой.

Игнатьевна со своими узлами восседала на одной из телег, среди мешков с овсом для наших лошадей. Зерно мы решили из экономии взять из дома, потому что по пути следования его продавали изрядно дороже. Так говорил Яков Семёнович, и я ему верила. Чувствовалось, что он неоднократно вояжировал по губернии. К моему удивлению,