Но и разорвать свои отношения с любовником у нее не было сил. Быть может, поэтому, когда в жизни Сергея появилась эта идея отреставрировать «графский особняк», что требовало частых поездок в Зульштат, она даже обрадовалась. Это означало, что жизнь ее мужа, лишенная плотских утех, будет заполнена чем-то другим, но интересным, тем, что приносит ему радость и удовлетворение.

Конечно, как бы нежно ни относились супруги друг к другу, вероятно, от близких людей, мамы, например, не ускользало нечто такое, чего не видела сама Вера. Может, если бы между Верой и Сергеем существовали супружеские отношения, размышляла Вера, то и взгляды, которыми они обменивались, были бы другими. Хотя, скорее всего, Вера все это себе придумала, и маму могли насторожить более очевидные вещи — постоянные поездки Манвайлера в Зульштат и, конечно же, отсутствие у них детей.

Разговоры мамы о тайных любовницах Сергея велись постоянно. Кого только утомленная ожиданием внуков теща ему не приписывала — и коллег по работе, и какую-то балерину, и продавщицу из соседней булочной, где Сергей каждый день покупал свои любимые кексы.

Сейчас вот какая-то Ида, красавица и шлюха.

Но как объяснить матери, что у Сергея не может быть любовниц по определению? Что он в этом плане инвалид?

Быть может, женщины и пытались привлечь его внимание и даже вешались ему на шею, да только проку-то от этого? Может, и пьяная Ида, положив глаз на богатого мужика, решила попытать счастья и поднялась к нему под каким-нибудь предлогом, чтобы уже потом, на месте, предложить себя?

С одной стороны, ей очень хотелось бы поделиться с матерью, рассказать всю правду о своей жизни, с другой — мать хоть и современная женщина, но осудила бы ее любовную связь с Питером и стала бы настаивать на разводе с Сергеем и браке с холостым и богатым Питером Вольфом. И, что самое ужасное, она могла бы спровоцировать на откровенный разговор Сергея, высказать ему все в лицо и вообще устроить скандал, защищая интересы дочери. И вот тогда бы начался настоящий хаос, и как бы повел себя в этой ситуации Сергей, можно только догадываться. Одно дело — ее измена с мужчиной, которого он сам (вполне возможно) подобрал ей, чтобы она не угасла как женщина, с другой — ее предательство, связанное с раскрытием его интимной тайны. Нет, этого он уж точно не простил бы. А если учитывать, что Сережа на самом деле в последнее время много времени проводит в Зульштате и отдаляется от нее, то кто знает, может, и для него развод станет необходимостью.

Вера же развода не хотела. Ее вполне устраивала ее жизнь, и она не хотела перемен.

— Хорошо, мама, я непременно все проверю, поеду в Зульштат.

— Я с тобой!

— А ты поедешь к папе на дачу и проверишь, не завел ли он там роман с вашей соседкой, — с серьезной миной пошутила она. — Как ее зовут? Галя, кажется?

До самого вечера она размышляла над словами матери, спрашивала себя, готова ли она поехать в Зульштат с проверкой и что ей это даст. Задавала себе вопрос, зачем Ида поднималась к нему ночью, чего хотела… И так успела накрутить себя всеми этими подозрениями, что, когда в передней раздался звон ключей (Сергей вернулся), она вышла к нему с озабоченным лицом и заплаканными глазами:

— Сережа, скажи, что делала в твоем кабинете Ида Зийбель… ночью… в течение двадцати минут?

— Я к Лиле, — сказала девушка за воротами, где она вот уже пять минут упорно давила на кнопку звонка.

Петров был дома один. Это был тот самый редкий выходной день, когда все домашние ушли по своим делам, даже Макс отправился навестить родственников, и в доме стало тихо. Не слышны были голоса Лили и Насти, отдыхал наверху рояль, и только птицы за окном никак не хотели угомониться.

Валерий расположился на диване, подложил под голову две маленькие подушки, укрылся пледом и закрыл глаза. Что может быть слаще дневного воскресного сна на удобном диване?

Он уснул, и ему снился Липченко, пробирающийся к нему на цыпочках по коридору из сплетенных гигантских питонов, лоснящиеся тела которых наводили ужас, — как вдруг эти непрекращающиеся звонки.

Он открыл глаза. Сердце колотилось так, как если бы за окном прозвучали выстрелы. И чувство тревоги заставило его проснуться окончательно. Он выглянул в окно и увидел высокую девушку в красном сарафане.

— Лили дома нет, — сказал он, зевая. — Извините…

— Вообще-то я к вам, — сказала девушка, понизив голос. — Меня зовут Василиса, и у меня к вам дело. Это касается Липченко. У меня есть информация, что его заказали. Но я не могу говорить об этом здесь…

Змеи. Вот к чему ему приснились змеи. К беде. Да и сам Липченко только что приснился. Надо же! А еще говорят, что не бывает вещих снов.

— Хорошо, проходите.

Вот сейчас он точно был рад, что дома никого нет. А то начались бы расспросы.

Он провел девушку к себе в кабинет, и едва она расположилась в кресле напротив его стола, как в комнату вошли двое — мужчина и женщина.

Кровь ударила в голову Петрова, он на какой-то миг почувствовал слабость во всем теле, а в горле образовался ком, мешающий ему говорить.

Он узнал их, этих людей, и понял, что ему подстроили ловушку. Это были брат и сестра Самойловы, Константин и Рита. Константин — муж Эммы Самойловой, арестованной за убийство своей сестры Елены.

— Валерий Николаевич… — начал Константин, но продолжить не смог, лицо его пошло красными пятнами, и сестра его, Рита, бросив на него полный презрения взгляд, решила взять инициативу в свои руки.

— Валерий Николаевич, пожалуйста, отпустите Эмму. Пока это еще в вашей власти. Мы готовы вам заплатить. Столько, сколько вы нам и сказали — тридцать тысяч долларов. Вот!

На стол положили сверток.

Петров встал и, прокашлявшись, указал незваным посетителям на дверь.

— Вон! — прохрипел он, все еще не веря в реальность происходящего. Кто эта девица в красном сарафане? Это она не захлопнула, даже не прикрыла за собой двери, оставила их открытыми, чтобы эти люди могли пройти к нему в дом. К прокурору! — Во-о-он!

И швырнул сверток в распахнутое окно.

Девушка в сарафане сделала знак рукой, и Самойловы вышли. Словно их и не было.

— Ты чего стоишь? Пошла вон! — он попытался схватить девушку за плечи, чтобы вытолкнуть из кабинета, но она вывернулась, отбежала к двери и теперь смотрела на него, дразня его кривой ухмылкой.

— Вот теперь-то вы точно отпустите Эмму, вашу любовницу, — сказала она.

— Что-о-о? Любовницу? Какую еще любовницу?

— Сейчас вернутся ваши дочка и жена, и я расскажу им о вашей связи с Эммой Самойловой. Потом расскажу о том, как вы только что получили взятку от мужа Эммы и пообещали освободить ее…

Он схватил телефон, чтобы позвонить Липченко, но он выскользнул из его дрожащих рук. Он и сам не ожидал от себя такой беспомощности, такой слабости — и душевной, и физической. Почему он так растерялся? Быть может, потому, что вся эта грубая постановка произошло в его доме? Эти люди пришли и осквернили его дом, и теперь эта гадина в красном сарафане угрожает рассказать Насте о том, что он был в любовной связи с Эммой. Не было никакой связи! Разве что его мечты… Но ведь никто не знал, никто… Разве что… Макс… Ну конечно, он же вчера рассказал Максу об истории, которая приключилась с Эммой, что она убила свою сестру, которую застала со своим мужем. Еще он сказал, что Эмма ему нравится как женщина…