паузу, она назвала номер счета. И выложила на стол фотографию, обнаруженную в портсигаре Багрового.

Ее собеседники нахмурились. Хорм небрежно заметил, как бы отделяя себя от членов эмигрантского сообщества:

— Это уже ваши внутренние дела, господа, — подал Сому знак, и тот выскользнул из комнаты.

— Когда мы передаем вам информацию об Эстонии, — продолжала свою атаку на Хорма Альвине, — вы называете это защитой прав человека. Когда мы просим — не оплаты, нет, — маленького внимания к тем, кто добывает вам эти факты с риском для жизни, — вы заявляете, что это наши внутренние дела. Если так, что побуждает вас за десятки тысяч километров…

— Не зарывайтесь, госпожа, — лениво процедил Арво Хорм. — Как к вам попал номер счета в Стокгольмском банке?

— Для Тыниссона он был музыкой. Он записал его для меня, точнее — для сына.

Ребане кашлянул.

— Полагаю, любезный Хорм, мы можем приступить к делу, предварительно извинившись перед госпожой Лауба-Вессарт за систему тестов, которым мы ее подвергли.

Раздался хрип Августа Торма:

— Примите мои… и так далее. Альфонс, друг мой, берите быка за рога! Я хочу знать мнение госпожи Вессарт о наших кадрах.

— Здесь я плохой советчик, — Альвине решила для себя, что «топить» бухгалтера и акробата, о которых она уже извещала чекистов, было бы нелепо. — Диск отдает нашему движению много сил, его знают в лесных кругах, доверяют. Йыги — человек, безусловно, одаренный, изобретательный. Сейчас он делает ставку на Роотса, и это правильно.

— А другие? — спросил Ребане.

— Мне довелось сталкиваться с крестьянином из-под Вастселийна Рудольфом Илу. К его слову люди прислушиваются. Спасал группу Вяэрси. Жаждет отомстить большевикам, которые в дни окружения группы взяли заложником его сына. Проницателен, дерзок на язык, смел, умеет таить в себе националистические идеи. Других не знаю. Впрочем, нет, — спохватилась она. — Об одном много слышала — Эндель Казеорг. Он мог бы стать, если пользоваться красным словарем, крепким идеологом нацподполья. Прекрасно укрывался в университете, играл роль наставника молодежи, но что-то вскрылось в его досье, какая-то утечка научной информации. Его командировка в Англию отложена.

Альвине посмотрела на ручные часы. Ребане ее успокоил взглядом.

— Я доставлю вас быстро на место. Все директивы мы передадим тогда, когда вы возвратитесь из Гётеборга. Сейчас я предлагаю одобрить деятельность госпожи Лауба-Вессарт и сообщить ей, что отныне она может считать себя эмиссаром нашего Эстонского комитета. Полагаю, что в сфере ваших интересов, милая Альвине, будут лежать прежде всего…

— Прежде всего, — экономическая и культурная информация, — властно перебил его Хорм. — Экономика села, развитие образования. Продолжайте, коллега.

Ребане проглотил эту пилюлю.

— Далее, госпожа. Вы поможете нам в объединении лесных братьев и, насколько сумеете, в подрыве колхозного движения изнутри.

— Если уж подбираться к колхозам, — уже более миролюбиво вставил Хорм, — то со стороны финансирования и снабжения. Ударьте по кредитам, и вы выиграете сражение.

…Альвине вспомнила предупреждение Пастельняка: «Они наобещают семь чудес света, а дадут вам с собой одни директивы. В этом случае заявите, что смысла в вашей встрече не усматриваете». Она так и сказала Ребане, когда он сообщил ей при втором свидании в Гётеборге, что явки у нее пока останутся старые.

— Что же изменилось? — дерзко спросила она. — Зачем вы подсылали к тетушке нотариуса с просьбой выяснить, действительно ли она завещала мне письма Лидии Койдула? Как вы помогаете расширять наше движение?

— Я не один, — невнятно произнес Ребане. — Другие осторожничают. И не все сразу, Альвине. Постепенно мы введем вас в курс всех наших дел. — Вдруг он оживился. — Послушайте, теперь вы будете диктовать лесным братьям стратегию действий. Вы и этот физик Казеорг. Я приготовил для вас и для него символы особого доверия.

И он подал ей несколько картонных квадратиков с отпечатками дорожных знаков.

— Этого мало. Я нуждаюсь в явке и связнике в Пярну.

— Запомните, — легко согласился Ребане, — фрау Мартсон… Наш испытанный кадр. Она свяжется с вами.

Через некоторое время сложными путями до Мати дойдет лаконичная записка:

«Дорогой брат мой Мати, друзья тетушки Ренаты встретили меня радушно, считают, что я похожа на своего дядюшку, которого мы потеряли в Петрограде. Они хоть и старенькие, но любят пересказывать всем встречным-поперечным детские сказки и играть в оловянных солдатиков. Их трогательно оберегает от насмешек и заботится об их житье-бытье славный господин, между прочим, знаток истории европейских городов, он чуть не поймал меня на незнании географических открытий, но я выпуталась.

Тетушка (подразумеваются деятели эстонской эмиграции) забрасывает меня вопросами обо всех нас, обещает познакомить с ее пярнуской приятельницей, у которой великолепный дог и еще много разных увлечений. Уверяет, что та поможет мне и моему Артурчику вести бюджет семьи без долгов и кредитов (намек на возможные диверсионные действия националистов по подрыву системы кредитования колхозов). Подарила мне очень удобную обувь (пароли), чтобы ходить Но грибы и собирать в глухих болотах клюкву (имеются в виду связи с лесными братьями). Ее когда-то водил по ягодным местам ухажер, ночевавший под каким-то мостом у черта на куличках (Альвине недвусмысленно намекает на Чертов мост в Тарту и Энделя Казеорга), смеется: «Отыщи его» (сообщение об интересе к Энделю со стороны Эстонского эмигрантского комитета).

А вообще ты прекрасно снарядил меня в дорогу, дождь или солнце — а я одета как следует. Обнимаю. Твоя сестренка Эльви. (1950)».

Книга с металлическими застежками

Между заболоченным озерцом и лесом друзья нашли укромную ложбинку, где их никто не мог увидеть. Взгляд Эльмара бесцельно блуждал между озерцом и густыми зарослями кустарника. По внешнему виду он мало чем отличался от крестьян, забравшихся в леса.

— Понимаешь, — наконец признался Эльмар, — я никогда не думал, что многонедельное ожидание в бункере плюс полнейшее бездействие могут так измотать.

Вяртмаа сорвал кувшинку, помял в руке, вдохнул глубоко и выжидающе посмотрел на друга.

— Дело такое. Встретился мне на озерном бережку путник, шагов за десять остановился, негромко сказал: «Хочу пристать к верным людям. Называли мне имя Казеорга. Не слыхал? И не надо. Только, если встретишь его, скажи, что многие к нему придут, когда будут знать, где его дружок Хиндрихсон». С этим и ушел.

Пауля будто автоматная очередь с земли сорвала.

— Да это же начало переговоров! Кому дать знать?

— Вручи нам доказательство непричастности Энделя к истории с Хиндрихсоном, а уж прохожие бродяги найдут нас.

— Доказательства заготовят, наверное, Грибов и Труу, — раздумывал вслух Пауль. — На меня навалилась гора загадок. Следующая встреча — у лесничего.

Когда Мюри пришел в дом по улице Пагари, он по ухмылкам товарищей понял, что есть неплохая новость.