них дошел слух, что здесь сегодня необыкновенный пир и самые красивые дамы королевства, и они просят разрешения провести здесь часок-другой.

– Переведите им, что для меня их визит – большая честь, я их благодарю и приглашаю чувствовать себя как дома.

Ох, милые мои, корпоративы-то придумали уже давно, оказывается! И сценарии заранее писали, и умело делали вид, что страшно удивлены и всему верят.

Гости приглашают дам на танец. Король Генрих приглашает Анну Болейн.

Король тут же принимается за дело:

– Какая прелестная ручка! – воркует он. – Такой красавицы я раньше не встречал.

Музыка. Танцы.

Вулси начинает подозревать, что среди «пастухов» находится и сам король. Он окликает камергера:

Генрих Восьмой и Анна Болейн

– Скажите гостям, что среди них, похоже, находится человек, который имеет больше прав называться хозяином, чем я. Если бы я его узнал, то склонился бы перед ним с любовью и почтением.

Камергер отходит пошептаться с масками и возвращается:

– Они признались, что среди них действительно есть одна особа… Если вы сможете его узнать, он снимет маску и займет место хозяина праздника.

Ах-ах-ах, можно подумать! Генрих Восьмой славился своей любовью к переодеваниям, маскам и чужой одежде. Ему ужасно нравилось появиться где-нибудь на турнире, на маскараде или на празднике, всех победить, приковать к себе всеобщее внимание своими выдающимися талантами, «завоевать первое место», а потом показать лицо, чтобы все поразились и восхитились: это же король! Сам король! Вот, оказывается, кто этот самый лучший рыцарь (поэт, музыкант, танцор, стрелок из лука)! Ох, какой же у нас замечательный государь! Первый во всем! Разумеется, высокого широкоплечего массивного Генриха все сразу узнавали в любом костюме и под любой маской, особенно когда он начал прихрамывать из-за раны на ноге. Но все усердно делали вид, что сначала не узнают, а потом падают в обморок от изумления. Тщеславный же король принимал все это за чистую монету.

Так что кардинал в данном случае тоже ловко притворяется.

– Посмотрим! – говорит Вулси.

Он подходит к маскам и безошибочно указывает на Генриха. Король снимает маску.

– У вас тут весело! Отлично! Если бы вы, кардинал, не были священником, я бы бог знает что о вас подумал.

Ну в самом-то деле! Рукоположенный католический священник – это вам не фунт изюму. Скромность, сдержанность, благочестие, бытовой аскетизм, целибат – все это не очень-то вяжется с пышным праздником, обильным застольем и танцами. И дамы, сидящие вперемежку с кавалерами, – это вообще за гранью. Мужские и женские столы должны стоять отдельно. Действительно, все это можно принять за роскошный бордель, если не знать, что хозяин – кардинал.

– Я рад, что вы изволите шутить, – подобострастно улыбается Вулси.

Король подзывает камергера:

– Что это за прелестная особа, с которой я танцевал?

– Это дочь Томаса Болейна, виконта Рочфорда. Она одна из фрейлин королевы.

Что правда – то правда, Анна действительно была фрейлиной Екатерины Арагонской. Но была ею с 1522 года, когда вернулась из Франции. А сейчас пока еще 1521 год, судя по тому, что Бекингем не казнен и даже суд над ним не состоялся.

Генрих Восьмой и Анна Болейн

– Дорогая, – обращается Генрих к Анне, – было бы с моей стороны крайне неучтиво потанцевать с вами и не поцеловать.

И целует ее.

Вулси спрашивает у Ловела, накрыт ли стол в «отдельном кабинете», и приглашает короля проследовать туда.

– Вы, наверное, устали от танцев, а там воздух посвежее, – говорит он Генриху.

Оказывается, традицию принимать особо высоких гостей в специальных отдельных кабинетах завели давным-давно…

Но Генрих не собирается покидать веселую компанию.

– Пейте! – командует он. – Веселитесь! Я буду танцевать с каждой из присутствующих здесь дам! Пусть угадывают, кто из них мне больше всех понравится. Музыку!

И все уходят под музыку.

Акт второй

Сцена 1

Вестминстер, улица Встречаются два дворянина.

Эти два безымянных персонажа обсуждают суд над Бекингемом, состоявшийся то ли накануне, то ли прямо в тот же день. Стало быть, действие происходит по-прежнему в 1521 году. Первый дворянин присутствовал на суде и пересказывает Второму, «что там было». Герцог Бекингем признан виновным и приговорен к смерти, о чем оба собеседника искренне сожалеют. Мы, глупые зрители, понимаем, что они тоже не любят кардинала Вулси и точно знают, что эти чувства разделяют очень многие англичане.

Второй дворянин

Мне очень жаль.

Первый дворянин

Не одному вам жаль.

Первый подробно излагает весь ход суда. Герцог отрицал свою вину, защищался очень умело и приводил множество убедительных доводов, опровергающих обвинение, но королевский обвинитель сослался на показания свидетелей. Герцог потребовал очной ставки с ними, и эти свидетели – управляющий, писец, духовник и монах – явились и дали устные показания. От этих показаний Бекингем отбиться не сумел, и его признали виновным в государственной измене. Когда огласили приговор, герцог ужаснулся, весь «облился потом, что-то крикнул в гневе», но потом сумел взять себя в руки и снова стал смиренным и благородным. Он, конечно, не робкая девица, смерти не боится, «но все же как-то жалко».

Во всем этом, по мнению обоих собеседников, видна рука кардинала Вулси. Они припоминают кадровые перестановки, проведенные в Ирландии по инициативе интригана-кардинала: дескать, прежнего руководителя, Килдера, сняли и заменили графом Серри (Сурреем), чтобы тот не смог помочь тестю. Речь здесь идет о сыне герцога Норфолка. Вы же помните, что титулов у одной семьи может быть целая куча: герцог такой-то, он же граф такой-то и еще к тому же барон сякой-то. Томас Говард-старший носил титул 2-го герцога Норфолка, а его сын, тоже Томас и тоже Говард, был пока еще только графом Сурреем (или Серри, как у Шекспира и его переводчиков), но как только папа покинет эту грешную землю, Говард-младший получит его титул и станет 3-м герцогом Норфолком. В «Ричарде Третьем» нынешний Норфолк именовался графом Серри, потому что еще был жив его батюшка, Джон Говард, 1-й герцог Норфолк. Понимаю, что нудно, трудно и путано, но если усвоить один раз – дальше будет легче.

Так вот, этот граф Серри (Суррей), сын нынешнего Норфолка, женился на одной из дочерей Бекингема. Дворяне-собеседники, очевидно, полагают, что если бы граф был в Лондоне во время суда над тестем, то непременно помог бы ему, а злобный кардинал Вулси специально заблаговременно отправил Серри в Ирландию, дабы лишить герцога