много часов, чтобы заплатить вам 35 тысяч долларов за один раз. И такой милый пункт второй. Скажите, мистер Харпер, были ли у вас посетители 2 сентября?

— Как я могу знать? Вы хотите, чтобы я проверил свой ежедневник? Хорошо. Вот он. Похоже, я был в офисе все утро. В полдень у меня был ланч, потом спортзал, я вернулся в офис для некоторых встреч и встречи персонала. Удовлетворены?

— Вы случайно не помните, сколько денег вы носили с собой в тот день?

Долгая пауза.

— Кто знает? Какое это имеет отношение к чему-либо. Я обычно ношу около сотни долларов в своем бумажнике. Я не знаю. Я больше не обязан отвечать на ваши вопросы. Если хотите продолжить разговор со мной, вы можете позвонить моему адвокату. Этот разговор окончен. До свидания.

Олли положил трубку, потом потер руки, как шеф-повар, смешивающий ингредиенты блюда.

— Хорошо, — сказал он Кларенсу, — теперь это забавно. Я

116

дал ему понять, что мы вышли на него. Если он не дурак, то знает, что я еще ловлю рыбу, что у нас недостаточно фактов, чтобы прижать его к ногтю. Это риск, потому что он может попытаться спрятать хвост. С другой стороны часто именно это и выдает людей. Он сказал, что я должен говорить с его адвокатом, это было глупо.

— Почему?

— Было видно, что он защищается. Сначала он пытался выглядеть естественно, как парень, которому нечего скрывать. Но чем больше я раскрывал ему свои карты, тем больше он боялся выдать себя. Почему он должен беспокоиться, если я спрашиваю его о продолжительности политической консультации и о 35-ти тысячной оплате. И когда я спросил его, что он делал 2 сентября? Разве что 2 сентября что-то значит для него. Я спросил, сколько денег он носит с собой, и если это его обычная сотня баксов, то это глупый вопрос. Если же это 35 тысяч, то ему есть из-за чего нервничать. Я не обвинил его ни в чем. Я детектив, большинство людей, с которыми я говорю, не подозреваемые, а невинные люди, которые могут иметь относящуюся к делу информацию. Но он подумал, что я обвиняю его. Люди так думают по какой-то причине. Часто потому, что они виновны.

— Почему ты ничего не сказал о факсе? — спросил Кларенс.

— Это мой тайный козырь. Я еще жду, чтобы его разыграть.

— Что дальше?

— Я не знаю, — сказал Олли, снова потирая руки, — но что бы ни было, это обещает быть забавным.

Во вторник, на слушании обвинения, Кларенс сидел в комнате суда, полной обвиняемых. Большинство из них, полагал он, были виновны, и все остальные могут подумать, что и он виновен. С какой стати ему думать, что он единственный невинный человек тут?

Кларенс формально был обвинен, и дата суда была назначена на февраль. Это означало, что еще два с половиной месяца над его головой будет висеть вина, пока будет готовиться дело против него. Тем временем в умах всех закрепится, что он виновен.

«Вилламет Пост» напечатала статью, в которой представляла Кларенса таким же смешным, как и других лицемеров,

117

прикрывающихся старыми семейными ценностями. Он часто выступал против либералов и беспощадно критиковал их политкорректность. Теперь настало их время взять реванш. Они по большей части это и сделали, напечатав его ужасную фотографию. Он даже не представлял, откуда они ее взяли. Он выглядел на фотографии столь свирепым, что, глядя на нее, сам заморгал. Они поместили также прелестную фотографию Грэйси, которая выглядела юной и невинной. Англосаксонская девочка, использованная большим плохим черным мужиком. В нормальных обстоятельствах эта газета никогда бы не представила так черного. Но Кларенс был открытый консерватор. Предатели достойны самого жестокого обращения,

Олли послал еще три факса с перерывом в минуту, как и в предыдущий день. Он подождал несколько минут, затем позвонил по персональной линии Харперу.

— М-р Харпер, это детектив Олли Чандлер. Я говорил с вами вчера, помните?

— Вы что, пугаете меня, детектив? Если да, я могу подать на вас в суд.

— Извините? Я разговариваю с вами всего второй раз. Чем я запугиваю вас?

— Если это вы все время шлете мне эти...

— Эти что?

— Неважно. Что вам угодно от меня?

— Есть документ, который привлек наше внимание. Это было послано вам факсом из офиса Норкоста 29 августа.

— Какой документ?

— Он гласит: «Харпер, я рассчитываю на вас, что вы сделаете дело. Делайте это скорее». Вам знакомо? Так вот, о какой работе шла речь?

— Я не знаю, о какой работе. Прежде всего, я даже не уверен, что получал такой факс. Если да, то может быть, речь шла о консультировании. Помните, я говорил вам, что провожу политические консультации для этого человека.

— Вы подтверждаете, что он посылал вам факс?

— Я не говорил этого. Вы гот, кто посылал мне факсы, не так ли?

— Что-то в этом факсе беспокоит вас?

118

— Нет. Просто мне за последние несколько дней послали около полдюжины его копий. Я не понимаю, что происходит? Где вы взяли этот факс?

— А как вы думаете, где я его взял. У того человека, который послал его вам 29 августа, где еще?

— Нет. Я не верю вам.

— Думаю, я сказал вам, что он ссылается на кого-то еще, но боится, что вы выдали его и сделали то, на что он не рассчитывал.

Харпер засмеялся.

— Хорошая попытка, детектив. Как вы думаете, что я должен сделать сейчас, сказать «Передайте, что это ему не удастся»?

— Что не удастся?

— Подставить меня под обвал.

— Какого обвала вы ожидаете?

Харпер повесил трубку.

—