оси — Токио»> — нашего главного (и ведь традиционного!) противника на Дальнем Востоке — Японию, которая постоянно угрожала Советскому Союзу военным нападением. Но, как официально считается, «в связи со сложной обстановкой в этой стране» организовать ведение разведывательной работы непосредственно в Японии советской внешней разведке не удалось. Точнее — продолжать, ибо в середине 1930-х годов в Токио успешно действовала «легальная» резидентура ИНО НКВД, которой руководил Борис Игнатьевич Гудзь (оперативный псевдоним «Гинце»), отозванный в Москву в 1936 году и, вслед за А. Х. Артузовым, переведённый в Разведуправление РККА, откуда он вскоре был уволен «за связь с врагами народа» — была арестована его родная сестра — и исчез... Сделал он это весьма своевременно, так как сотрудникам токийской резидентуры уже задавали вопрос о том, когда «Гинце» был завербован японцами.

Конечно, даже после утраты прежних позиций прекращать разведку по Японии было нельзя, и она велась с позиций других стран — в частности, с территории Маньчжурии, Китая, Голландии, Германии, Болгарии, Австрии... Работа эта была достаточно результативной.

К примеру, ещё в конце 1937 года «легальный» резидент внешней разведки в Иране Андрей Макарович Отрощенко привлёк к сотрудничеству одного местного жителя, который работал в посольстве Японии в Тегеране — принимал и отправлял дипломатическую почту. В результате Центр оказался в курсе подрывной деятельности японских спецслужб против нашей страны с позиций Ирана.

А вот сообщение другого агента, уже из Варшавы, но на ту же тему японского шпионажа; оно датировано 26 января 1938 года:

«Польский генеральный штаб получил сведения о том, что японский генерал Савада очень активно принялся организовывать свои связи с украинцами и с организацией “Прометей”[26] не только в Польше, но и в Париже, Берлине, Праге, Бухаресте и Константинополе.

Майор Тарашкевич, польский специалист по этим вопросам, утверждает, что Савада делает это грубо и неумело, ищет не политический подход, а лишь материал для чисто диверсионной работы. В Варшаве он поддерживает контакт с Смаль-Стоцким, с генералом Сильским и грузинами-эмигрантами. Платит большие деньги.

Польский генеральный штаб утверждает, что японцы мобилизуют также на Дальний Восток организацию Коновальца».

Можно понять, что в своей подрывной работе японцы использовали любое антисоветское отребье, вне зависимости от национальности. А давно ли, во времена так называемой первой русской революции, они не только поддерживали большевиков, но даже и снабжали оружием их боевые группы?

«Наращивание японцами боевых операций в Китае, наряду с непрекращающимися антисоветскими провокациями, создавало для нашей страны угрозы на Дальнем Востоке. Достаточно сказать, что в 1939 году в регионе было выявлено более 170 агентов и чуть меньше — за первое полугодие 1940 года.

Благодаря добытой резидентурой в Харбине информации о приведении в боевую готовность японских войск, насчитывавших 350 тысяч солдат и офицеров, и введении в действие их системы ПВО, события у озера Хасан в 1938 году не оказались неожиданными для Москвы. Информированным было командование наших группировок и в районе реки Халхин-Гол в 1939 году, получив сведения о подготовке японских войск к нападению на Монголию. Ценность добытой внешней разведкой информации трудно принизить: поражение японских войск вынудило подать в отставку не только командование Квантунской армии в полном составе, но и находившийся у власти японский кабинет министров, осложнило развитие военного союза Японии с Германией и Италией и поставило под сомнение идею “блицкрига” на Дальнем Востоке».

«Фитин»

<Ну и конечно, нельзя не сказать о том, что происходило в то время на территории Соединённых Штатов Америки, в недалёком будущем ставших для нашей разведки «главным противником».>

Овакимян же в 1934 году легально прибыл в США, имея две официальные цели своего приезда: во-первых, он являлся работником «Амторга»; во-вторых, решил стать аспирантом Нью-Йоркского химического института. Об этом были поставлены в известность американцы. Но вот о третьей и, пожалуй, самой главной цели своего визита — работе в качестве «легального» резидента — Гайк Бадалович благоразумно умолчал. Когда же лет через семь американцы о том узнали, это стало весьма неприятным сюрпризом и для них, и для самого Овакимяна. Но о том — в своё время…

А пока мы можем представить вам оценку, данную советскому резиденту противником (американский автор Дэвид Мёрфи, когда-то бывший руководителем «советского» отдела ЦРУ, почему-то называет его «человеком с армянским псевдонимом»): «Под его руководством работало множество агентов и субагентов, среди них был Роберт Хаберман, который действовал в Мексике и Соединенных Штатах, Эда Уолланс и Фред Розе, работавшие в Канаде, Аарон Маркович и Адольф Старк, которые изготавливали паспорта, Симон Розенберг, промышленный шпион с 1932 по 1938 год, Яков Голос, адвокат в департаменте юстиции, поставлявший информацию о документах ФБР, активно работавший в 1937—1938 годах. В целом Овакимян добился более заметных успехов, чем его предшественники».

Ну и вот ещё несколько слов, теперь уже вновь оценки наших историков, о Гайке Овакимяне, с которым придётся — а лучше, наверное, сказать: посчастливится — работать герою нашей книги:

«Энергичный и решительный, Овакимян приобрёл в США новые многочисленные источники информации. Его целеустремлённость и умение убеждать привлекали к нему всё новых помощников. Приобретённые Овакимяном источники добывали документальную информацию о технологии переработки сернистой нефти, производстве смазочных масел и авиабензина, синтетического каучука, полиэтилена, о некоторых видах боевых отравляющих веществ, красителях в оборонной промышленности, о новейшем химическом оборудовании, о достижениях радиотехники и о многом другом».

Понятно, что это была работа с целью подготовки к приближающейся войне. Не надо сказок о том, что, мол, «вероломное германское нападение» явилось для нас громом среди ясного неба — к войне готовились, и готовились, как только возможно, по всем направлениям. Научно-техническая разведка стремилась заполучить то, чего не могли или не успевали изобрести наши учёные, чего не хотели тем или иным путем уступить или раскрыть нам специалисты других стран — без разницы, как эти страны относились к Советскому Союзу, какие отношения между ними и нами были.

Интерес для разведки (соответственно — для советского руководства) представляли и внешнеэкономические связи заокеанского государства — в особенности их связи с нацистской Германией. В частности, мимо нашей резидентуры вряд ли могла пройти следующая информация: «Американский нефтяной концерн “Стандарт Ойл оф Нью-Джерси” в 1941 году был крупнейшим в мире. Он и финансировавший его банк “Чейз нэшнл” принадлежали Рокфеллерам. Председатель совета директоров концерна Уолтер Тигл и его президент Уильям Фэриш… (Обрываем фразу, так как нас интересуют только названные в ней имена. — А. Б.) В 1920-е годы Тигл во всеуслышание восторгался ловкостью Германии, с которой она уклонялась от выполнения тяжёлых для неё условий Версальского мира. Этим он снискал признательность и уважение германских финансистов и промышленников, способствовавших созданию и усилению национал-социалистской партии в Германии. Давним другом Тигла был коренастый и угрюмый Герман Шмиц, председатель правления “И. Г. Фарбениндустри”… Тигл также водил дружбу с известным своими пронацистскими симпатиями сэром Генри Детердингом из руководства корпорации “Роял датч — Шелл”. Оба были убеждены в необходимости упрочить капитализм в Европе и уничтожить коммунистическую Россию». В общем, изоляционизм на государственном уровне — это одно, а вот личные симпатии и деловые связи никому иметь не возбраняется…

Можно понять, что работы у наших разведчиков было «выше крыши», поэтому резидент Овакимян настойчиво просил Москву, то есть Центр, о присылке дополнительных сотрудников. Более точно даже сказать — специалистов, потому как при несомненной «преданности делу партии» и отсутствии «тёмного прошлого» все-таки главным для них были инженерно-техническая подготовка и научные знания в тех или иных областях.

В 1938 году, по просьбе Гайка Бадаловича, в Соединённые Штаты приехали и поступили в аспирантуру Массачусетского технологического института два скромных советских инженера — Ершов и Семёнов, после чего они работали в нью-йоркской резидентуре под прикрытием советского торгового представительства «Амторг». Про Ершова мы, к сожалению, ничего рассказать не можем, а вот имя