Политика США и риторика продвижения демократии вызвали резкую эмоциональную реакцию России. В январе 2006 года Путин ответил на критику экспертов, «не понимающих происходящее в России», сказав: «Да идите вы к черту»105. В своем майском обращении к Государственной думе Путин сказал о «товарище волке», который «знает, кого кушать», и к мнению других не прислушивается. Это было явным намеком на попытки США оказать давление на Россию106. В июле Путин выступил против американской риторики, напомнившей ему, как столетием ранее колониалисты говорили о «бремени белого человека» «цивилизовать примитивные народы»107. В январе 2007 года Путин выступил с самым резким осуждением проводимого Америкой курса на построение «однополярного мира» в рамках Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности108. В обращении по случаю годовщины победы над нацистской Германией, сделанном 9 мая 2007 года (т. е. во время «спарринга» России и Эстонии в связи с переносом Бронзового Солдата), Путин осудил «пренебрежение к человеческой жизни, притязание на глобальную исключительность и диктат, в точности соответствующие временам Третьего рейха»109. Сравнение США с нацистской Германией сразу же вызвало гневные реакции в Америке. The New York Times назвала замечание Путина «последним взрывом грубости», а The Washington Post оценила выступление Путина как одну из его «недавних провокаций»110.

Особую важность представляло сложившееся в Москве твердое убеждение: США действительно готовятся поставить Россию в экономическую, политическую и моральную изоляцию. Даже политики и публицисты, представляющие господствующую тенденцию, приходили к выводу о том, что политический класс Америки демонстрирует очень мало признаков конструктивного отношения к России. Например, Сергей Рогов, директор Института США и Канады, заявил о формировании крайне негативного консенсуса в отношении России с объединением и левых либералов, и правых консерваторов. По мнению Рогова, произошло возвращение характерного для «холодной войны» мышления, требующего сдерживания и изоляции России, и этот сдвиг создает «очень опасную ситуацию»111. Критика президентом Путиным концепции возглавляемого США «однополярного мира», начатая выступлением президента России на Мюнхенской конференции, а также угрозы Путина выйти из уже подписанных международных договоров, таких как Договор о ликвидации ракет средней и малой дальности (РСМД), должны были передать разочарование России невозможностью построить равноправные отношения с США. Кремль не стремился рассылать угрозы. Кремль отчаянно пытался сообщить о том, что не Америке, а России пришлось смириться с войной на Балканах, с двумя волнами расширения НАТО, с выходом США из Договора об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО), американским военным присутствием в Центральной Азии, американским вторжением в Ирак, а теперь и с планами развертывания элементов ПРО в Восточной Европе. В третий раз за последние пятнадцать лет Россия осознала, что Запад предает ее. В первый раз это осознание пришло, когда Запад не сдержал данного Горбачеву обещания не расширять НАТО, во второй — когда при Ельцине России отказали в интеграции в институты Запада. В третий раз данное осознание возникло в результате развала коалиции, сложившейся после событий 11 сентября 2001 года.

Несмотря на время от времени случающиеся приступы паранойи у России, значительную долю ответственности за кризис в американо-российских отношениях несут США и лобби. Как заметил один обозреватель, хотя Вашингтон не хочет второй «холодной войны», «он не хочет и отказываться от геополитических приобретений, полученных США за десятилетие или более длительное время, прошедшее после окончания «холодной войны»112. Другой эксперт задал вопрос: «Как можно объяснить, что сегодня, когда США и Россия сталкиваются с общей угрозой исламистского терроризма, сторонники жесткой линии в администрации Буша, особенно в аппарате вице-президента Дика Чейни, призывают к ужесточению политики в отношении Москвы и к сползанию в ослабленный вариант холодной войны?»113 Еще один специалист писал: «При окончании холодной войны США получили одну из величайших возможностей в истории — возможность признать Россию, крупнейшую страну мира, как партнера, друга, союзника. Взаимные интересы США и России сочетались почти идеальным образом. После похорон коммунистической идеологии между США и Россией не было идеологических, территориальных, исторических или экономических споров. Мы, американцы, уничтожили это состояние политической стабильности. Мы подвели НАТО к самому порогу России, пренебрегли ее реальными и законными интересами и тревогами, рассматривали Россию с присущим нам высокомерием «исключительной и необходимой» страны как побежденную державу, подобно обращению Франции с Веймарской Германией после заключения Версальского договора»114.

[Русские] сражаются жестоко, ибо жестокость — часть российского военного духа, традиции тотальной войны, которую ведут всеми средствами и способами и без моральных ограничений.

The Los Angeles Times, Editorial, 1999

Проблема Чечни задерживает, откладывает постимперскую трансформацию России. И не только откладывает эту трансформацию, но обращает ее вспять. Именно поэтому о проблеме Чечни и стоит заботиться.

Zbigniew Brzezinski. «Catastrophe in Chechnya: Escaping the Quaqmire», 2004

В Чечне на карту поставлены основы нашей морали… Правительство России подавляет свободы, обретенные при развале советской империи? Война в Чечне маскирует восстановление центральной власти в России и одновременно побуждает к такому восстановлению.

Andre Glucksmann et al. «End the Silence Over Chechnya», 2006

Один способ понимания проблем России на Кавказе — рассмотрение их как продолжения развала империи, запущенного реформами Михаила Горбачева. Сторонники этой интерпретации на Западе часто исходят из убеждения в том, что не только Советский Союз, но и Россия несет ответственность за угнетение нерусских национальностей и религий, в частности ислама. Россию рассматривают как страну без принципиальных отличий от британской, французской или португальской колониальных империй, а в Чечне видят проявление широкой тенденции к развалу российской империи. Такая трактовка пользуется популярностью в СМИ и академических кругах Запада, видимо, вызывая воспоминания о героическом сопротивлении чеченцев России в XIX веке1. Для многих наблюдателей, придерживающихся левых воззрений, насилие даже оправдано, если оно направлено против англо-саксонских и европейских угнетателей, а также если к нему прибегают для достижения самоопределения, в котором отказывают подданным империй. Для американцев этот довод имеет дополнительный вес, ведь США непосредственно не вовлекались в колониальную политику Запада.

Ярким примером деколонизационного дискурса является книга Тони Вуда, заместителя редактора журнала New Left Review. Вуд выступает за независимость Чечни2. Он приводит документы по истории чеченского сопротивления с начала XIX века и утверждает, что, как это было и в Алжире при французах, важные должности на Северном Кавказе занимали этнические русские, контролировавшие все ключевые политические назначения3. Далее Вуд приводит следующий довод: хотя при советской власти чеченцам не удалось создать собственные институты и элиты, в 90-х годах ситуация в Чечне едва ли характеризовалась большей коррупцией или была хаотичней, чем в других частях бывшего СССР, а потому угрозу исламистского терроризма на Северном Кавказе преувеличивают4. Чеченцам не хватало человечного отношения со стороны России и готовности этой страны договариваться о международном признании независимости Чечни. В результате чеченцы получили войну. Вуд утверждает, что если бы Запад вовремя оказал поддержку требованию независимости Чечни, возможно, удалось бы предотвратить кошмарное военное вмешательство Москвы и попытки экономической изоляции Чечни.