– Это только медицина двадцатого века! – процедил он. – А должно было быть лучше! Ты говорила, что врачи довольны.

– Операцией. Но рана и дальше не хочет заживать, а плечо выглядит так, как выглядит. Некоторые доктора уехали под разными предлогами.

– Что?!

– Они поняли, что так или иначе ты умрешь, и не хотят нести за это ответственность, поскольку все знают, что царь заинтересован в тебе. На поле боя остался только Кольцов и несколько молодых докторов. Но, может, не будет все так плохо.

– Ну да! Я поправляюсь просто на глазах!

Кто-то постучал в двери, и через минуту в палату вошел слуга с миской супа.

– Ты должен поесть, – сказала Анна. – Я покормлю тебя.

Неожиданно Самарин ощутил страшный голод.

– Слишком жидкий супчик, – заметил он. – Может, есть стейк?

– Пока с тебя хватит и бульона. Если удержишь его в желудке, попросим добавку. Но не раньше чем часа через два-три.

Генерал жадно проглотил теплый и удивительно вкусный бульон, ощущая, как отпускают желудочные спазмы.

– Подумать только, а я ведь не люблю бульон, – буркнул он.

– Еще будешь и кашку манную нахваливать, – ответила Анна с улыбкой.

– Только бы дождаться…

– Дождешься, – прошептала она. – А сейчас отдыхай.

Самарин хотел возразить, но усталость победила его, а слова жены помогли осознать, что он совсем истощен. Он уснул, ощущая ладонь Анны на своей щеке.

* * *

Служанка отложила зеркало, после чего помогла Самарину надеть рубашку. Кожа на правой руке была красная и натянутая, время от времени плечо пронзала страшная боль, но культя все еще кровоточила, правда, умеренно – все это к неумело скрываемому ужасу врачей. Как сказала Самарину Анна, его случай квалифицируют как «необычный», и в одном из петербургских отелей прошел даже научный симпозиум на эту тему. Только то, что его участники – известные врачи со всей страны, никак не помогло найти не только решение этой проблемы, но и диагностировать болезнь Самарина.

– Где моя жена, Федорович? – спросил генерал.

Сразу после окончания офицерского училища Федор Федорович Урусов был назначен к нему ординарцем. Они вместе служили на Кавказе почти десять лет, и Федорович не раз и не два спасал Самарину жизнь. Когда врачебная комиссия списала Урусова на гражданку, генерал доверил ему управление одним из своих имений. После свадьбы работодателя Федор Федорович переехал с ними в Арсеньево.

– Совещается с врачами, – ответил седой мужчина. – Или снова с ними ругается. Проклятые коновалы, – буркнул он.

– Ругается? Она мне ничего не говорила.

– Ругается. Про карболовую кислоту.

– Что?

– Они хотели вас натереть этим свинством, чтобы бороться с инфекцией. Помните, как обрабатывали рану Ваньке Румсдорфу? Ему сожгло кожу, словно его держали над огнем, а ногу все равно пришлось потом отрезать.

Самарин мрачно кивнул. Военные медики охотно злоупотребляли средствами дезинфекции.

– А что Анна?

– Сказала двум таким, что скорее их намажет карболкой, чем позволит приблизиться к вам с этим, цитирую: говном. Когда она по-настоящему злится, то вставляет польские словечки. Вчера, когда она выкинула этого жандарма, тоже кричала на него по-польски.

– Какого, к черту, жандарма?!

– Глобачева.

– Ты шутишь?!

– Нет, он вроде бы пришел вас проведать. Анна Петровна вызвала Анвельта и несколько солдат и приказала его вывести. Сказала, что если его еще раз увидит в госпитале, то прикажет использовать его как мишень для огненных заклинаний, а то, что от него останется, сметет в коробку из-под обуви и отправит семье как поминальный сувенир…

– И что, Глобачев правда ушел? – с недоверием спросил генерал. – И ты запомнил это слово? Поминальный сувенир – это что-то!

– Ушел как миленький, – заверил Урусов. – Анна Петровна говорила серьезно, это было видно, я боялся, что она сама вытащит нож и всадит ему лезвие между ребрами. К счастью, Анвельт ее удержал. А что до моего образования, так я окончил гимназию в Одессе. Ну, почти окончил, с последнего года обучения меня выгнали…

– Этот гад, должно быть, уже пожаловался царю.

– Сомневаюсь, – сухо ответил мужчина. – Ему бы тогда пришлось признаться, что графиня Самарина его прогнала, как собаку? Кроме того, его величество полюбил вашу жену.

– Когда это он успел?

– После того нападения. Она ворвалась в офис Сиверса с группой вооруженных до зубов крестьян и, размахивая револьвером, потребовала ввести чрезвычайное положение. Я уверен, что его величество получил об этом исчерпывающий доклад.

– Но как это относится к…

– Я думаю, что царь сомневался в Анне и ее преданности вам и монархии. А с тех пор как эта же организация пыталась убить наследника престола, его величество воспринимает подобные преступления как личные. Поэтому тот факт, что поймали десяток бандитов, его не слишком взволновал, а вот если бы не ваша жена, они убежали бы.

– Может, и так, – буркнул генерал неуверенно. – Но Глобачев – страшная свинья, он будет мстить.

– Если попытается, то закончит в коробке из-под обуви, – пожал плечами Урусов. – Если дело касается вас, то Анна Петровна не любит шутить. Она правда может приказать солдатам его убить, и Глобачев об этом знает.

– Они бы не выполнили такого приказа.

– Еще как выполнили бы! Даже глазом не моргнули бы. Все знают, что это тайная полиция вас в анклаве оставила и, если бы не поляк, вы бы погибли со всем подразделением. Если Глобачев не идиот, то все понял. Хотя он знает, что вы не зайдете так далеко. А вот ваша жена не будет сомневаться.

– Мне еще этого не хватало, – вздохнул Самарин. – Надо с ней поговорить.

– Будьте вежливым, – сказал слуга. – Такая женщина встречается раз в жизни.

– Ох, Федорович, Федорович, старый ты романтик…

– Я на пятнадцать лет старше вас, – возмутился мужчина. – А нет ли у вас имения где-то в западных губерниях?

– А что? Мечтаешь о милой польке?

– А почему бы и нет? Его величество никогда не жаловался на знакомство с Кшесинской, да и вам не на что жаловаться. Может, и в мое окошко заглянет солнышко?

Самарин беспокойно заерзал: разговор прервал очень энергичный и чисто символический стук – никто не ожидал разрешения войти, – на пороге появились двое неизвестных генералу докторов.

– Ваше превосходительство, – поздоровался высокий худой мужчина с моноклем в глазу, – меня зовут Коборин, мой коллега – профессор Петраускас. Мы хотели бы установить сроки лечения.

– Немедленно, – поддержал его тучный медик с налитым, апоплексическим лицом.