убегает, не зная, убила она его или нет.

Вилли изобразил гримасу сомнения, задумался.

— Ваза—это неплохо. Да и в реакции Маргарет так больше логики. Но я не смогу взять вазу крупным планом, это бы разрушило кадр. Вот что я сделаю.

Он схватил лист бумаги, карандаш и быстро набросал эскиз.

— Вся сцена одним планом, с вазой и двумя героями за ней. Маргарет оборачивается, смотрит на вазу, протягивает руку и берет ее, из–под самого объектива — крупный план. Так будет нормально.

Все с облегчением вздохнули. Однако Мишель продолжал отстаивать свой пистолет.

— Пистолет — это хороший звук. Пятью–шестью выстрелами разбудишь целый зал. А как ты озвучишь вазу? Если ваза тяжелая и массивная, о голову Фреда она не разобьется. Звук удара будет глухим.

— Обойдемся без озвучивания. В конце сцены я дам музыку, она покроет последние слова и достигнет своего крещендо в момент убийства.

Улыбкой Мишель признал свое поражение и принялся вычеркивать в сценарии отдельные строчки. Вилли заговорил снова:

— Нужен сжатый диалог, потому что главное должно быть сказано до начала музыки. Сжатый, но это не значит, что он может быть совсем глупым.

Пошарив в карманах, Мишель извлек блокнотик, быстро полистал его, сообщил:

— У меня есть несколько заготовок для этой сцены. Когда Маргарет входит, Фред говорит: «Я запретил тебе приходить сюда». — «Я знаю, Фред, но мне надо поговорить с тобой…»

— Плохо, старина. Слишком вяло и неинтересно. Такой текст Сильвии никогда не произнести. Нет, скажи, можешь ты представить, как твоя Сильвия закатывает полные грусти глаза и изрекает: «Я знаю, Фред, но мне надо было поговорить с тобой? Нет, Мишель, ты пишешь не для Жанны Моро, а для Сильвии Сарман, не забывай, об этом. Моро сумела бы сыграть подобную глупость, Сильвия—нет. У Сильвии нет ни внешности, ни голоса. Поищи что–нибудь менее напыщенное, типа, ну, я не знаю… Постой–ка: «Это все, что ты можешь мне сказать?» Как раз то, что нужно. Она произносит это с оттенком горечи, что намного легче. И это позволит добавить текста мужчине. Он должен говорить больше, чем она, понимаешь? Она стоит, не двигаясь, ничего не говоря, и все чувствуют ее растерянность, затем—ее гнев. О'кей?

— Согласен. Но Сильвия поднимет крик, если у ее партнера будет больше текста, чем у нее.

— Не поднимет, потому что я пообещал ей два крупных плана: один—в начале сцены, другой — в конце, когда она убегает. А Филиппу Мервилю ты объяснишь. Хотя нет, я сам поговорю с ним. Твое дело — побыстрее закончить диалоги. Через две недели снимаем.

Возникла пауза. Мишель закурил, убрал блокнот. Фредерика сказала:

— Может, поговорим немного обо мне? Зачем вы меня все–таки позвали? Чтобы я присутствовала при написании монтажных листов?

Мужчины смущенно переглянулись. Фредерика пожала плечами, улыбнулась:

— Вы как будто боитесь огорчить меня. Но я, знаете, толстокожая. Впрочем, Сильвия соизволила предупредить меня. О! Очень любезно, два слова по телефону четыре дня назад. Обворожительно, но твердо: я не буду сниматься в картине, потому что роли для меня там больше нет.

Фредерика вызывающе встряхнула черными волосами. Но жест оказался фальшивым, так же как и реакция мужчин.

— Я вижу, Сильвия не предупредила вас, — заговорила она снова. — Наверное, хотела поиграть на нервах. Что ж, камень с души свалился, не так ли? Теперь вы избавлены от необходимости сообщать мне, что в вашем фильме и знать меня не хотят. Женщина нервничала. Она не заметила даже, как платок соскользнул с шеи и упал ей на колени. Лихорадочно сжимая и разжимая точеные пальцы, она продолжала:

— В сущности, какая мне разница, буду я сниматься у вас или нет? Есть уйма других фильмов, знаете, в хороших режиссерах, в хороших ролях недостатка нет! Вы не единственные гении в Париже, господа. Да и что это за роль… Три строчки, вошла и вышла, общий план, вид со спины — нет, лучше не надо. Ну и повеселилась же я тут с вами на вашей летучке по созданию художественных образов!

Вилли Браун поднял пухленькую руку, жалобно пролепетал:

— Замолчи, Фредерика. Да, я вызвал тебя сегодня, чтобы сказать: для фильма ты не подходишь. Да не знал, как лучше это сделать. Извини. В последний момент Сильвия не захотела, чтобы ты снималась.

— В последний момент

Смех Фредерики прозвучал резко, неприятно.

— Однако она молчала, когда я уверяла журналистов, что буду сниматься в ее фильме, молчала, когда я давала интервью на радио, молчала, когда я заказывала дорогую шубу, и — трах! Накануне подписания контракта для Фредерики Мэйан роли больше нет! И пусть идет она на все четыре стороны.

Режиссер хлопал глазами, кончиком галстука протирал очки.

— Девочка моя, — заговорил он, растягивая слова, — если бы это зависело только от меня или от Мишеля, ты бы получила роль. Но парадом командует Сильвия. Она — продюсер фильма, и мы все зависим от нее. Я сам уже не тот, что прежде, и эта картина — мой последний шанс. Вступать в споры мне нельзя. Ты не будешь сниматься. Но я могу предложить тебе нечто другое, Вилли откашлялся.

— Я бы хотел, чтобы ты хорошо подумала, прежде чем отказаться или согласиться: я могу включить тебя в съемочную группу. К этому продюсеры не имеют никакого отношения. Ты могла бы заняться монтажными листами…

Фредерика ухмыльнулась и отчеканила:

— Кинокомпания «Сарман» представляет: Сильвия Сарман в фильме «Наслаждение и смерть», режиссер — Вилли Браун, автор сценария — Мишель Барро, в ролях такой–то, такая–то, ассистент режиссера — Фредерика Мэйан, в прошлом кинозвезда, нанятая из милосердия…

Внезапно раздавшийся телефонный звонок прервал Фредерику. Она опустилась в кресло, обхватив голову руками, зашлась в судорожных рыданиях. Режиссер встал, снял трубку.

— Алло, да, это я… Кто говорит? А, привет, как дела?.. Что?.. Что ты сказал?.. Но как же так… Алло, алло…

Он яростно швырнул трубку на рычаг, сел, снял очки, вновь принялся протирать их. Лицо его было бледным. Фредерика по–прежнему рыдала, сидя в кресле. Вилли Браун не выдержал:

— Перестань скулить. Или продолжай, как хочешь. Сильвия мертва.

Вдруг в комнате все стихло. Мишель Барро вскочил, застыл, сжав кулаки. Режиссер надел очки и уставился на свои руки, подрагивавшие на коленях. Фредерика, вся в слезах, смотрела перед собой невидящим взглядом. Наконец, режиссер, предвосхищая застывший у всех на устах вопрос, сказал:

— Звонил Жан Пьер Франк. Подробностей он не знает. Она умерла, всё. Ее перевезли в мо… в Институт судебной медицины.

Они переглянулись и поняли друг друга. Вилли неуверенно добавил:

— Вероятно, несчастный случай.

И тут