Однако профессор Эдуард Бойлтон Пристли остался непоколебимо спокоен, и даже рук из-за спины не вынул. Его сутуловатый долговязый ассистент напротив, скривился, как от зубной боли. Неудачи экипажа он переживал почти как личные.

Капитан «Джорджа Вашингтона» Грэхем Паркер вынул, наконец, изо рта неизменную сигару, и зычным хриплым голосом заорал:

— Эй, на корме! Старпом! Что там на этот раз?!

Тот, к кому он обращался, старший помощник Питер Лайтмен, по совместительству отвечавший за работу всех механизмов, вынырнул из будки, где размещался двигатель лебёдки, и отёр пот. Несмотря на плюс двадцать два градуса уже в шесть утра, он был в неизменной фуфайке, и весь покрыт копотью, словно лично загрузил все двести двадцать тонн угля в трюмы корабля.

Сплюнув за борт, он отозвался:

— Опять чёртов регулятор, сэр! При обратном ходе второго поршня его клинит!

— Ну, и сколько уйдёт времени? — капитан уже не злился, а даже улыбался — за последнюю неделю регулятор-распределитель двигателя кормового крана стал воистину притчей во языцех.

— Не больше часа, сэр. Что прочищать, мы уже знаем.

— Действуйте! Через час жду вашего доклада. Внимание, строповая команда! Все свободны на час. — шестеро вяло переругивающихся матросов, почёсываясь, и давая друг другу шутливых тумаков, отправились на бак, в кубрик. Капитан же не придумал ничего лучше, как тоже сплюнуть за борт, и, обернувшись к Пристли, буркнуть:

— Господин Профессор, и… э-э… вы, сэр, — он никак не мог, или делал вид, что не в состоянии запомнить имя ассистента профессора.

Впрочем, особенно винить его за это было нельзя. Чем руководствовался родитель Хацармавефа, давая отпрыску это старинное библейское имя, узнать теперь невозможно: он погиб, когда будущему мученику школ и колледжей не исполнилось и трёх лет.

Разумеется, его дразнили везде. Но гены сказались — сын сержанта О,Грейди мужественно вытерпел всё, и предпочёл не менять имя, как бы странно оно не звучало. И несмотря на кажущуюся нескладность, накачал неплохие мускулы, и овладел боксом — так что дразнящих к концу отрочества поубавилось. А в университете так и не было вовсе.

Блестящие энциклопедические знания и великолепная память помогли ему стать главным и единственным помощником самого знаменитого профессора на кафедре морской зоологии в Университете Глазго, где он и завершил своё образование, защитив диссертацию по теме «Кишечнополостные Моллукского архипелага».

Всё это капитан Паркер отлично знал, но предпочитал профессора и его ассистента именовать без имён, а по званиям. Так что он продолжил:

— Не угодно ли пройти в кают-компанию, пока старпом и механик починят чёртов агрегат?

— Капитан, благодарим, за любезное предложение. Но — нет, сэр… Мы лучше закончим укладывать наши инструменты, — ответил за обеих учёных Пристли, как всегда с невозмутимой улыбкой, словно не отдалилась на час его мечта, а официант дорогого ресторана принёс парную осетрину под майонезом — в подарок от заведения.

Буркнув, впрочем, довольно вежливо «как вам угодно, сэр», капитан удалился в рубку, даже не хлопнув дверью. Впрочем, учёным на судне никто не грубил, и даже на самые наивные вопросы вся команда старалась отвечать вполне доступно и чётко — не то, что другим «сухопутным крысам», пользовавшимся до этого услугами «Джорджа Вашингтона» и его просолённого и повидавшего виды экипажа.

Ведь несмотря на помпезное название, судно было самым обычным сухогрузом, и в годы своей активной эксплуатации по основному назначению три раза садилось на мель, и однажды — на камни. После двух капитальных и трёх косметических ремонтов руководство Компании решило, что после этой самой посадки, реставрировать превратившееся в решето дно, восстанавливать корпус, и монтировать новые, дизельные, двигатели, нет смысла. Судно давно окупилось. И Компания, которой Паркер честно отдал двадцать два года, продала тридцатилетний корпус со всей латаной-перелатанной начинкой на банальный металлолом. С чем морской волк ну никак не мог смириться.

Этот ветеран перевозок за годы службы подкопил, конечно, кое-какой капитал. Но всё равно ему пришлось взять в долю старшего брата и его зятя, «чистоплюя с белым воротничком», ворочавшего, однако, весьма солидным капиталом, чтобы выкупить старый сухогруз, дооборудовать, и начать «в хвост и в гриву» использовать в так называемом «частном извозе».

Чего только не перевезла потрёпанная, но ещё надёжная посудина за последующие восемь лет под чутким руководством шестидесятидвухлетнего матёрого профессионала! И приносила вполне приличный доход, несмотря на чудовищное количество угля, поглощаемого топками котлов.

Разумеется, при средней рабочей скорости в семь узлов она не могла перевозить экзотические бананы-ананасы из латиноамериканских стран. Зато медленно, но в целости перевозимые станки, селитра, зерно, уголь и прочие не боящиеся длительного хранения товары позволили капитану Паркеру год назад выкупить свою долю у брата. Если всё и дальше пойдёт (тьфу-тьфу!) как надо, ещё через год он рассчитается и с мистером Гугенхаймом-младшим.

Войдя в рубку, капитан грозно зыркнул из-под кустистой брови на вахтенного. Тот, хотя и стоял у штурвала, в данный момент представлял собой, скорее, бутафорию: машины были остановлены, и судно свободно дрейфовало в пятистах милях к югу от северного острова Галапагосского архипелага. Ответив на приветствие, капитан прошёл к столу с картами.

Пока профессор платит такие деньги, он точно может рассчитывать на хорошее отношение к себе и команды и самого Паркера. Хм. Да, всё верно. Вот сюда он и просил добраться: глубины порядка двух миль, течения практически отсутствуют, а в это время года и шторма — редкость. Так что уважаемый профессор может смело забираться в свой дурацкий аппарат и спускаться хоть к дьяволу в пекло.

Нет, не то, чтобы капитану Паркеру не нравилась идея профессора — исследовать океанское дно на предмет обнаружения новых видов морских обитателей… Просто он вообще не был любителем нетрадиционных действий. К каковым причислял всё, что не приносит дохода непосредственно.

Что ж. Нельзя винить прагматичного морского волка за приверженность профессииональным традициям и… Здравому смыслу. Всё-таки, его профессия — морские перевозки, а не абиссальная ихтиология.

Профессор, проводив скрывшегося в рубке капитана ироничным взглядом, довольно бодро спустился с мостика к паровой лебёдке. Хацармавеф, как всегда, молча, последовал за ним.

Теперь, на последнем этапе, когда сложный монтаж был закончен (хотя всё из-за того же крана не за два дня, как наивно планировал профессор, а за пять), и оставалось уже только вывести неуклюжий агрегат за борт, можно было не торопиться: время… Терпело!

— Доброе утро, старпом! — на бодрый оклик Пристли измазанное в машинном масле лицо Лайтмена высунулось из тесной будки. Старпом явно стоял на коленях, и помогал что-то отвинчивать механику «Джорджа Вашингтона», Рону Батлеру, сдерживаемые и несдерживаемые ругательства которого