Наступил май, когда снова появился Маркус.

Он сопровождал дядю Джеральда, и они оба собирались через несколько дней в Галлиполи,[4]хотя только неделю назад вернулись из Франции.

За обедом дядя Джеральд и Маркус в основном говорили о войне. Дядя Джеральд любил разыгрывать сражения на скатерти, где перечница изображала крепость, а вилки — ружья. Силы противника представляло специально выбранное блюдо.

Мой отец внимательно слушал. Последнее время он был очень занят. В верхах царила тревога.

Оказалось, что войну не так-то легко выиграть, как считали некоторые.

— Вся операция проводится, чтобы помочь русским, — говорил дядя Джеральд. — Именно поэтому мы сражаемся с турками за Дарданеллы.

— Фишер это не одобряет, — сказал отец. — А вы знаете, что он руководит операцией.

— Это плохо, — сказал дядя Джеральд. — Первый лорд Адмиралтейства может наделать ошибок.

— Черчилль считает, что совместные боевые операции Англии и Франции на суше и на море могут заставить Турцию выбыть из игры.

— К этому мы и стремимся.

— Это будет не так, как во Франции, — сказал Маркус. — Нам уже начинает надоедать позиционная война.

— Ужасный способ воевать, — согласился дядя Джеральд. — Мы ведем себя, почти как троглодиты. Избегаем противника вместо того, чтобы вступить с ним в бой.

Потом в гостиной я перекинулась парой слов с Маркусом.

— Когда вы уезжаете? — спросила я.

— В любой момент, когда прикажут. Никогда не знаешь точно.

— Как все неопределенно во время войны!

— Думаю, милая Люсинда, что так бывает даже в мирное время.

— Как, по-вашему, скоро кончится война?

— Начинаешь остерегаться прогнозов. С уверенностью можно сказать только одно. С каждым днем мы становимся старше.

— Вы говорите об этом как о чем-то приятном.

Большинство людей не хотят стареть.

— Это зависит от возраста. Люди капризны, правда? Одни пошли бы на все, чтобы замедлить бег времени, другим хотелось бы ускорить его.

— А в какую категорию попадаете вы?

— Мне хотелось бы, чтобы вы быстро повзрослели на несколько лет, а я остался бы таким, как я есть.

Уже второй раз поднимался вопрос о моем возрасте, сначала Робертом, а теперь Маркусом. Это должно было что-то означать.

Я не могла удержаться от вопроса:

— Зачем вам это?

— Потому что есть вещи, которые я хотел бы вам сказать, но пока не могу.

— Мне бы хотелось услышать их.

— Не искушайте меня, милая маленькая Люсинда. Просто подрастайте, прошу вас. Вам шестнадцать или исполнится шестнадцать в этом году?

— Только в сентябре.

— Я это запомню. В это время через год вам будет почти семнадцать, но я уверен, что вы приобретете семнадцатилетнюю умудренность до достижения этого возраста.

— Похоже, что вы считаете семнадцать лет весьма знаменательным возрастом.

— О да, это так. В это время девушка становится женщиной.

— Звучит поэтично.

— Вы разбудили во мне поэта. Действительно, под вашим влиянием во мне пробуждается все хорошее. Поэтому нам необходимо как можно чаще встречаться, чтобы это хорошее восторжествовало.

— Но как? Ведь вы будете далеко?

— Давайте каждый день думать друг о друге.

И при первой же возможности я приеду посмотреть, выполняете ли вы свое обещание скорее взрослеть.

— Разве я дала такое обещание? И в любом случае я не смогу осуществить его, если вы упорно будете обращаться со мной как с ребенком.

Маркус внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Простите меня. Если бы мы не находились в гостиной ваших родителей, у меня возникло бы искушение забыть о вашем возрасте.

Смысл его слов не вызывал сомнения. Я подумала об Аннабелинде. Этого она и боялась. От этой мысли меня охватило радостное волнение.

Через два дня майор Мерривэл уехал в Галлиполи.

Я много думала о нем. Действительно ли он говорил мне о своих чувствах? Или это были беспечные, ласковые слова, которыми он одаривал весь женский пол? Я была немного растеряна, но, должна признаться, что он привлекал меня. Аннабелинда проявила определенную проницательность.

Я задавала себе вопрос, что она сказала бы, услышав наш разговор.

Я следила за военными действиями в. Галлиполи. То, что происходило там, казалось очень далеким и чрезвычайно опасным. Поскорее бы все это кончилось!

* * *

Мы должны были скоро переехать в Марчлэндз.

Госпиталь был почти готов. Мисс Каррутерс отнеслась к затее с большим энтузиазмом. Она говорила, что нас должна радовать возможность внести свой вклад в борьбу за победу, а научиться кое-чему в госпитале полезно, но не за счет наших уроков.

Андрэ была с ней согласна и надеялась, что Эдвард сможет иногда обойтись часок и без нее.

Я много думала о Маркусе. Меня интересовало, когда я снова увижу его и будет ли он по-прежнему придерживаться игривых недомолвок. Должна признаться, что я находила все это очень увлекательным. Майор Мерривэл был самым привлекательным из всех мужчин, которых я когда-либо встречала, и это было не только моим мнением.

Большинство людей согласились бы со мной, и мне очень льстил сам факт, что он обратил на меня внимание.

Я пыталась узнать как можно больше о Дарданелльской операции и была очень встревожена, получив сведения, что она проходит неудачно.

Но что складывалось удачно в этой войне? Из Франции тоже поступали плохие новости. О скором окончании войны даже не шла речь.

Я пыталась хотя бы частично проникнуться энтузиазмом мамы относительно госпиталя, чтобы мои мысли не устремлялись постоянно к Маркусу.

Как-то ночью, в полнолуние, я неожиданно проснулась. Может быть, меня разбудил яркий свет луны. Существовала какая-то причина, но я не могла с уверенностью сказать, не приснилось ли мне что-нибудь. Снаружи стояла тишина. С тех пор как первый цеппелин появился над берегом в начале декабря прошлого года, полная луна вызывала у людей тревогу. То, что казалось таким прекрасным в мирное время, могло стать опасным в военное.

Для полетов на своих дирижаблях наши враги выбрали бы лунную ночь. Они попытались бы разрушить наши дома, как коттедж Жаке и Маргарет.