Преторианцы и так уже бежали к нам. Агриппа выпучил глаза:

– Гай! Что это?

Я дернулась к нему, но брат впился пальцами в мое плечо словно клещами, и я даже застонала от боли, когда он развернул меня и повел прочь. До нас доносились крики, звон обнажаемых мечей. Я хотела повернуть обратно, у меня сердце разрывалось от отчаянных воплей Агриппы, он звал Калигулу, молил о помощи… Но рука Калигулы была словно из железа, и он не выпускал меня из своей хватки, пока мы не оказались на нижней террасе.

– Почему мы не помогли ему? Слово Гемелла против нашего – больше никаких доказательств. Это же было в наших силах…

Брат повернулся ко мне. В его глазах стояли слезы, при виде которых у меня перехватило горло, и я забыла, что хотела еще сказать.

– Сестра, неужели ты так ничему и не научилась?

Я передернула плечами. Ответ мы оба знали. Конечно, Калигула прав.

– Ливилла, он обрек себя, едва открыв рот. Я пытался остановить его, как в свое время пытался остановить Друза, однако ни тот ни другой меня не услышали. Не думай, будто мы были одни. Нас окружало множество людей. Пусть это всего лишь рабы, но их свидетельства признаются судом, даже если они получены под пытками. И попытайся я помочь Агриппе, сейчас нас двоих волокли бы к императору.

– Что же делать?! – воскликнула я.

Только мы обрели старого друга после долгой разлуки, как – не прошло и часа – тут же опять его потеряли.

– Ничего, Ливилла. Держаться подальше от опасности. Молиться о том, чтобы Юлию достало ума покаяться. Если он будет правильно чередовать лесть и извинения, то еще есть шанс, что император помилует его. Тиберий, кажется, расположен к нему, и царская кровь кое-что значит. Может, Агриппе не доведется посетить любимую террасу Тиберия…

Проведя на острове всего один день, Агриппа отплыл в Рим, но не для того, чтобы наслаждаться столичной жизнью, а чтобы сидеть где-то взаперти. Наверное, мне следовало огорчиться подобной участью друга, тем более что для членов нашей семьи тюремное заключение всегда оказывалось лишь первой ступенью к казни через голодную смерть. Но в моем сердце поселилась надежда на то, что для него все не так безнадежно, ведь те, кто прогневил императора, обычно покидали остров куда быстрее. И не по воде, а в воду. Все-таки Агриппу увезли на корабле под стражей – как заложника иностранного государства, а не заключенного.

Случай с Агриппой обострил враждебность Гемелла к Калигуле и, соответственно, ко мне, но нас это не тревожило. Во-первых, он слишком глуп, чтобы доставить нам серьезные неприятности, пока мы на Капри, а во-вторых, император по-прежнему считал его вздорным мальчишкой и в то же время, как казалось, все выше ценил Калигулу. Формально в вопросе преемника ничего, конечно, не изменилось, но складывалось впечатление, что брата он теперь предпочитал Гемеллу.

Год шел на убыль, и началась зима. Она принесла с собой обычные ледяные ветры и покрыла снегом горные пики Капри. Сатурналии мы отметили так же негромко, как и в прошлые годы, запертые в узком кругу приближенных и в уединении острова.

Но той осенью и зимой кое-что произошло. Предсказание Агриппы о скорой смерти Тиберия как будто стало толчком: император заболел и уже в полной мере так и не поправился – одна хвороба почти сразу сменяла другую, не давая возможности отдышаться и окрепнуть. К февралю император больше времени проводил в своих покоях, чем выходил на люди и занимался делами, а его перерывы на дневной сон все учащались и удлинялись. Скопление мокроты в горле, бесконечные кровотечения из носа и жестокие головные боли стали постоянными спутниками дряхлеющего императора, и, как бы ни старались лекари, медленное и неуклонное увядание продолжалось.

Как и следовало ожидать, Гемелл воспринял нездоровье деда как сигнал к действию и старался привлечь на свою сторону каждого, кто появлялся на острове, подлизывался ко всем подряд и раздавал обещания, которые не мог исполнить. У моего брата были все основания ненавидеть старика, но он, напротив, удвоил внимание к Тиберию и как мог заботился о нем, потому что знал, как играть в эту игру. Пока император жив, нельзя строить планы на будущее.

Среди гостей, стражников, вольноотпущенников и рабов забурлили слухи о наследовании трона. Гемелл усиленно обрабатывал военных, прокладывая себе путь намеками на денежные прибавки и важные посты в случае, если он станет императором.

К концу зимы никто, даже сам Тиберий, не рассчитывал на то, что его правление продлится хотя бы до следующих Сатурналий. Он умирал. А решение так и не было принято. Право на трон сохранялось и за внучатым племянником Тиберия, и за его внуком. Ожидалось, что со дня на день, пока не стало слишком поздно, император составит новое завещание. Многие считали, что он уже сделал это втайне ото всех и отослал документ в Рим в надежное место – для обнародования после его смерти. Разумеется, в Рим император ничего не отправлял, но было бы вполне в духе Тиберия спрятать завещание где-нибудь у себя в покоях.

Визиты Макрона участились. Иногда он приезжал по два раза в месяц, и это означало, что в Риме он почти не бывал. Доверия этот человек по-прежнему не вызывал, тем не менее я радовалась его появлению – он, по крайней мере, не испытывал симпатии к Гемеллу, а значит, в его присутствии у молодого наследника нет контроля над преторианцами острова. Все попытки Гемелла привлечь военных на свою сторону не имели значения, пока он не заручился поддержкой главы германских охранников и тем более префекта претория.

В те месяцы у меня начались проблемы со сном, и, несмотря на свое неприятие свинцовых белил, я все-таки стала ими пользоваться по чуть-чуть, чтобы скрыть темные круги под глазами. Хорошим аппетитом я никогда не могла похвастаться, но теперь с трудом заставляла себя проглотить хоть что-то. Само пребывание на Капри изматывало настолько, что здоровье ухудшалось на глазах. Чем отчаяннее я старалась противостоять стрессу, тем хуже чувствовала себя.

В конце января, во время последнего своего визита на остров, Макрон отправился поговорить с императором в его покоях и не возвращался более двух часов. Стремясь избежать общества Гемелла, мы с Калигулой оделись потеплее, собрались с духом и вышли на каменные плиты большой террасы. Погода установилась ненастная, серое небо грозило снегопадом, однако морозов не было. И это хорошо, ведь я бы ни за что не вышла на эту террасу, если бы ее покрывал лед. Честно говоря, и безо льда я согласилась туда пойти только по настоянию брата. У меня не было никакого желания посещать это место смерти.

Мы плотно закутались в шерстяные накидки, облокотились о перила и направили взгляды в морскую даль. Нам виден был весь Неаполитанский залив. Гай называл мне по очереди все поселения и достопримечательности справа налево:

– Вон там полуостров Суррент. Оттуда мы приплыли в это проклятое место. Потом ты видишь прекрасные Стабии. Однажды, когда мы станем свободными, обязательно посетим тамошние знаменитые термы. Дальше – процветающие Помпеи, где я куплю тебе жареной рыбы. Говорят, что в целой Кампании не найдешь рыбы вкуснее. Тот высокий пик, скрытый серыми облаками, – Везувий, а под ним примостился у самого моря маленький Геркуланум. Совсем недавно там построили новый театр. Вот древний порт Неаполь, основанный греческими поселенцами, потом в заливе поменьше – город Байи, и вокруг них много других городов. Например, Кумы, где обитает в своей пещере Кумская сивилла – мы навестим ее и узнаем свое будущее… когда оно у нас появится. Или Мизен, где базируется самый большой флот Рима. А слева отступил в море остров Энария, там мы с тобой понежимся в теплых сульфидных источниках.