Ванная снова содрогнулась. Кто-то где-то смеялся.

И вдруг черная вода полилась из крана, она текла так быстро и сильно, что я потрясенно застыла.

Застыла, пока не поняла, что это не вода, а пауки. Сотни, тысячи паучков лились в ванну ко мне, пробивали остатки пены корчащимися телами. Каждый был не больше веснушки, но вместе они были покрывалом ужаса.

Я закричала. Я визжала, пока ванная не задрожала, а потом попыталась выбраться. Ноги и руки скользили подо мной, паучки забирались по моим рукам и телу, на плечи и шею.

Я плескалась и кричала, пока вода с пауками не попала мне в рот, а потом глупо шлепала себя по животу, рукам и груди. Паучки давились под моими руками, оставляли вспышки боли, словно они были едкими внутри, жижа прилипала к моему телу. Я извивалась дико и слепо, не смогла встать на ноги, выбралась через край ванны и рухнула на пол комнаты как кусок мяса.

Мне хватило одного взгляда на ванну; она была заполнена до краев злыми пауками, не переставали течь из крана. Они вытекали через край угольными ручейками на фоне фарфора, все еще армией направляясь ко мне.

Они были в моем носу, во рту и на волосах.

Всюду.

Я слышала, как родители зовут меня, дверная ручка дергалась. Я встала на ноги, все еще издавая бурлящий ужасный крик.

— Помогите, помогите! — верещала я, ударилась о дверь, стучала кулаками, пока они не заболели.

— Перри, впусти нас, — вопил папа, но я бросалась на дверь, глупо и беспомощно пытаясь выбраться. Я не хотела оглядываться. Ванная снова содрогнулась, звучало так, словно мир разрывался на части.

Я стояла спиной к двери, пауки все еще цеплялись за мою голую кожу, я увидела, что в ванне была дыра у дна, и она становилась все шире и больше, пока не стала темной брешью в пустоту.

Две паучьи лапы размером с людей, в три фута длиной, покрытые жесткой черной шерстью, выбрались из бреши, обхватили край ванны. Они впились во влажный фарфор, пытались вытащить тело из дыры.

Я не хотела видеть, что там. Я знала, что вылезут еще шесть лап.

Я схватилась за дверную ручку, задергала изо всех сил, а потом вспомнила, что заперла ее. Я нажала на кнопку, и дверь открыли родители, потрясенно смотрящие на меня.

Я рухнула в руки мамы, обнаженная и мокрая, и кричала в ее плечо:

— Сними их с меня, сними!

— Успокойся, Перри, — сказал отец, и я ощутила его ладонь на своей голове. Через секунды я была укутана в полотенце.

— Что случилось? — спросила мама, она почти плакала. — Что случилось с тобой?

Она держала меня на расстоянии вытянутой руки, и я прижимала полотенце к груди. Она вскрикнула, глядя на мои руки.

Я кивнула и сказала:

— Не знаю… они просто напали, и…

— Что ты с собой сделала?

— Что? — я проследила за ее взглядом.

Я была не в пауках. Я была покрыта множеством порезов, что пересекались и кровоточили.

Моя голова кружилась. Я посмотрела на родителей. Посмотрела на ванную за их плечами. Ванна была целой, вода была мутной, пол комнаты был мокрым, но пустым. Пауков не было.

Нигде не было.

А я была в царапинах.

— Не знаю, — сказала я, качая головой. — Не знаю. Я этого не делала.

Так ведь? Я же просто принимала ванну. Ванну с пауками, что вдруг исчезли.

Но я бы никогда себя не ранила, я так делала в 15.

— Мы встретимся с доктором Фридманом, — сухо сказала мама. — Завтра.

Последний раз я его видела в 15.

После ванной я помнила, как родители несли меня в комнату и пытались уложить. Они не слушали рассказ о пауках, они не верили, когда я говорила, что не царапала себя. Они не слушали, и я разозлилась и бросила в папу книгой по демонологии.

И чуть не попала по его голове, он поднял книгу, прочитал название и побелел.

Я не хотела бросать книгу. Я действовала, не подумав. Но часть меня хотела ранить его. Сильно, чтобы он понял, как все серьезно. И я не шутила.

А потом рядом оказалась Ада, пыталась со слезами успокоить меня. Видимо, это сработало, потому что я пришла в себя через пару часов. Мама дала мне несколько желтых таблеток от тревоги, они смотрели на меня, пока я принимала их, а потом я расслабилась и уснула.

Но теперь проснулась.

Мне было холодно.

Я еще не открыла глаза, но уже знала, что я не в своей кровати.

Я была снаружи, на четвереньках. На крыше, черт возьми.

Было темно, зимний ветер терзал меня, двигал темные тучи на луну и звезды, и я видела лишь слабый свет из окон внизу, озарявший ближайшие деревья.

Мои руки и ноги прижимались к холодной грубой черепице.

Это не могло быть на самом деле. Как такое могло быть? Я была на крыше!

Почему я здесь?

Это снова сон? Если я прыгну с края дома, упаду, как в реку? И проснусь в кровати Максимуса? Или будет больно? Я умру?

Я попыталась встать, но пошатнулась. Равновесия не было. Таблетки нарушили его.

Я пригнулась к крыше и огляделась, держалась за черепицу. Способ подняться, как и спуститься, был только один. Я медленно поползла к западному краю, осторожно шагая босыми ногами, чтобы не потревожить никого внизу. Край был немного покатым, край крыши был близко к окну моей комнаты. Так я могла незаметно пробраться.

Я была у края и хотела слезть, когда услышала стук за собой, словно огромная птица упала с неба.

Я не хотела оборачиваться. До этого мне было приятно двигаться. Я не паниковала. Да, я оказалась на крыше, откуда можно было упасть и умереть, но часть меня почему-то хотела сюда, ее сюда звали. Но, если подумать, если прогнать мысли и решить, что это только сон, я не сойду с ума. Может, я смогу это преодолеть.

Но стук все изменил.

Потому что до этого я не боялась. Не позволяла.

А теперь я была в ужасе.

Я была не одна на крыше. Я была с тем, что хотело, чтобы я была здесь. Это было частью сделки.

И этот страх разбил мои нервы, язык загудел, как металл, и ощущения были реальными. Порой только самый сильный страх показывал, что ты жив.

Я замерла, напрягла руки и ноги у крыши и повернула голову.

На другом конце крыши луч луны, пробившийся сквозь тонкое облако, озарял… нечто.

Существо размером с младенца. Черное, как уголь, с двумя руками и ногами. И два кожистых крылышка торчали из мохнатой спины. Красные глаза. Белые зубы. Влажный смех.

Я услышала голос в голове. Жуткий, кошмарный голос. Голос, который звучал, словно в нем смешались кости, огонь и дым. Он звучал так, словно ему был миллион лет, словно он выбрался из глубин земли, где был дальше, чем первые насекомые.