— Выглядите великолепно, — говорит Эгнаций, проводя их через запутанную череду комнат. Дом настолько велик, что они даже не слышат прибытия гостей. Она знает, что где-то в этом лабиринте Парис и Галлий пережидают долгую ночь, чтобы благополучно отвести их домой. Их ценность для Феликса значительно возросла. — Вы обе просто сногсшибательны. Обворожительны, как сама Флора.

Амара склоняется к мнению, что Эгнаций расточает любезности всем исполнителям, выступающим в доме Корнелия, однако все равно испытывает благодарность за его поддержку. Они идут так быстро, что она не успевает разглядеть окружающую обстановку. Все поражает баснословным богатством, но, в отличие от дома Зоила, здесь их не встречает при входе ломящийся от серебра стол. На стенах главной передней висят портреты предков Корнелия. Издали доносятся смех и обрывки песни.

— Идемте же в сад, — поторапливая их, бормочет Эгнаций. — По моему опыту, наибольшим успехом пользуются исполнительницы, передвигающиеся между ложами. И не бойтесь вовлекать гостей. А также принимать любые приглашения.

Дидона поглядывает на Амару. Ни та, ни другая девушка не понимает, что имеется в виду под приглашениями — предложения выпить вина или что-либо еще. Воздух напоен сильным ароматом роз. Их цепляющиеся за шпалеры ветви увивают стены, создавая зеленый, испещренный цветными брызгами узор. Амаре вспоминается мать, умело скручивавшая нити веретеном. Пиршественная зала Корнелия с двух сторон открывается в сад, и ее стены и потолок расписаны такими же цветущими розовыми кустами, как те, что растут в переднем дворе. Сад позади залы настолько обширен, что больше напоминает луг.

Они приближаются к пирующим. Яркие одежды гостей расплываются и мерцают сквозь водную завесу. Из огромной ракушки, удерживаемой тремя мраморными нимфами, каскадами ниспадает фонтан. Амара замечает, что обнаженные формы статуй, покрытые позолотой, весьма напоминают ее собственное золоченое тело.

Эгнаций кивает на фонтан.

— Говорил же, что вы безупречны, — подняв брови, замечает он.

Миновав нимф, они ждут поодаль от собравшихся. Атмосфера здесь кажется более непринужденной, чем на их прошлом пиру, и среди приглашенных явно преобладают мужчины, общество которых разбавляют всего четыре или пять женщин. Корнелий, привольно чувствующий себя в роли хозяина, громко смеется над какими-то словами соседа. Вскользь коснувшись девушек взглядом, он дожидается, пока другой гость закончит анекдот, прежде чем привлечь к ним внимание присутствующих.

— Дорогие друзья, — произносит он, повысив голос. — Нам следует поблагодарить Марка и Квинта за то, что они нашли для нас двух этих очаровательных музыкантш. — Проследив взглядом за его указующим пальцем, Амара видит на ложе в другом конце залы своих недавних любовников. В доме Зоила они радовались знакомству с волчицами куда больше, чем сейчас. — Наши мальчики были совершенно покорены этими певчими птичками. — Корнелий подзывает их с Дидоной к себе. — Или вернее будет назвать вас нимфами Флоры?

Заблаговременно отступив назад, Эгнаций растворяется среди других прислужников.

— Да, — отвечает Амара, подхватывая игривый тон хозяина пира. — Мы научились нашим песням у самой богини весны, — она оглядывается на фонтан, — в прошлой жизни, когда были дриадами.

— В последнее время многие нимфы стали жадны до золота, — говорит Корнелий. — Заслужите ли вы свое вознаграждение сегодня вечером?

Обе девушки кланяются.

— Флора — богиня чистого удовольствия, — отвечает Амара, ударяя плектром по лире. — Именно такое удовольствие мы и намерены вам подарить.

Девушки медленно подходят к своим бывшим любовникам. Наигрывая первые ноты весенней мелодии Сальвия, Амара с лукавой улыбкой присаживается на край ложа. Почувствовав себя немного спокойнее, оба мужчины смеются. Квинт кладет ладонь ей на колено, сжимая в пальцах шелковую ткань. Их ближайшие соседи обращаются в слух, но Амара замечает, что некоторые из гостей в противоположном конце залы продолжают беседовать. Она начинает играть от души. Дидона присоединяет к музыке свой ясный, нежный голос, и постепенно собравшиеся умолкают.

Они переложили оскскую мелодию почти исключительно под голос Дидоны. Она с пением переходит от ложа к ложу, доставая из прически цветы и протягивая их гостям. На миг она кажется Амаре едва ли не слишком чистой и изящной, ведь Флора — богиня плотской любви, а не поэзии, но Дидона достаточно долго проработала на Феликса и знает, как себя вести. В том, как она наклоняется и бросает розу на колени Корнелию, заметно явное влияние Виктории.

— Тебе надо было отдать один цветок моей жене за всех детей, которых она мне подарила, — говорит он по окончании песни, притянув Дидону к себе для поцелуя.

Эти слова должны были прозвучать как комплимент, но в них чувствуется острая насмешка.

— У тебя прекрасный сын, — воинственным тоном отзывается женщина, раскинувшаяся на другом ложе.

Она моложе Корнелия и отличается болезненной худобой. Ее тщедушность неспособно скрыть даже яркое, собранное толстыми складками дорогой материи платье. Рядом с ней возлежит сердито насупленная женщина постарше — ее подруга, а возможно, даже мать. Амара никак не может привыкнуть к римскому обычаю, согласно которому порядочным женщинам дозволено посещать пиры, на которых присутствуют мужчины. Ее отец ни за что бы не оскорбил свою семью настоянием, чтобы они отправились на званое застолье вместе с ним.

— Благодарю, Кальпурния. Да, один сын после целого выводка девочек.

— У вас восхитительные дочери, — заявляет один из гостей. — Они делают честь вам обоим.

— Женщины могут быть небесполезны, — отвечает Корнелий, выпуская Дидону из объятий. — Не споешь ли нам еще, маленькая дриада?

— Хотите послушать историю? — Дидона оглядывается на него через плечо, возвращаясь к Амаре. — Мы можем поведать вам миф о Крокусе и его любви к Смилакс.

— И спеть о богине Флоре, подарившей несчастным любовникам новую жизнь, — добавляет Амара, наконец вырвавшись из шаловливых рук Квинта, заставивших ее опасаться за свою дорогую одежду.

Дидона направляется к фонтану, и Амара идет за ней с мыслью о том, что под светом ламп их откровенно задрапированные, поблескивающие золотом силуэты, вероятно, неотличимы от мраморных статуй нимф. Она начинает играть и, как всегда, с изумлением следит за преображением подруги. Ей смешно и отчасти жутко видеть, насколько неузнаваемой она становится. Сейчас, пародируя неудовлетворенное мужское вожделение смертного Крокуса, она почти может сойти за одного из посетителей их лупанария.

Амара намеренно пронзительным голосом исполняет партию Смилакс, отвергающей его поползновения. В конце концов, нимфа ведь ни у кого не должна вызывать сочувствие. Она делает ставку на комедийный элемент, время от времени переставая играть и заслоняясь от Дидоны лирой. Та под смех гостей преследует ее, песня становится все более нелепой, и вот они уже переходят к другой композиции, в которой Флора превращает Крокуса в прекрасный цветок, а Смилакс — в невзрачный вьюнок. Заканчивая петь, Дидона простирает вверх руки, словно лепестки к солнцу, и замирает неподвижно, как статуи за их спинами.