— Хозяйки нет? — спрашивает Амара у краснощекой, мокрой от пота рабыни-подавальщицы, изнемогающей от жара печи за спиной.

— Будет через минуту, — отвечает девушка. — Чего подать?

— Я подожду возвращения Марцеллы.

Девушка пожимает плечами и наливает Крессе вина, стараясь не плеснуть ни одной лишней капли.

— Желудиная плюска да и только, — возмущается Кресса, показывая флягу Амаре. Она делает глоток и недовольно морщится. — Таким пойлом мула свалить можно. — Она залпом допивает вино и подталкивает фляжку к девушке. — Еще. — Та наливает ей снова, и, к облегчению Амары, на сей раз Кресса не опустошает флягу одним махом. — Ты знала, что у Драуки есть маленькая дочь?

— Нет, — с упавшим сердцем говорит Амара.

— Симо оставил ее у себя. Сейчас ей лет пять, и днем она работает на подхвате в таверне.

Амара знает, что Кресса никогда не говорит о сыне, которого лишилась, но молчать о нем, не признавая тяжесть ее страданий, кажется еще худшим злом.

— Мне жаль, что…

— Не надо, — перебивает Кресса. — Не говори ничего. Я просто не могу.

Они сидят в молчании.

Амара беспокойно ерзает на сиденье. Кресса заслоняет глаза ладонью, словно бы защищаясь от солнца, но в действительности желая скрыть горе. Исходящие жаром пироги и палящее солнце превращают закусочную в пекло. Амара не находит себе места от волнения. Она дожидается встречи со своей должницей, но до сих пор понятия не имеет, как убедить ее расплатиться, и знает лишь одно: необходимо во что бы то ни стало это сделать.

Из-за угла появляется Марцелла. Амара бросается вперед и преграждает ей путь, не давая сбежать.

— А вот и ты! — восклицает она. — Ну и денек! Сумасшедшая жара, правда? — Она обводит рукой закусочную. — Геллий по-прежнему бросает все на тебя?

— Чего ты хочешь? — спрашивает Марцелла, поглядывая на свою рабыню и прекрасно понимая, зачем пришла Амара.

— Просто зашла тебя проведать. Поверить не могу, что Геллия нет на месте! Как обычно, вся работа на тебе. — Марцелла пятится, но Амара подступает все ближе. Она сочувственно понижает голос, полагаясь на сведения, почерпнутые из подслушанного в термах разговора. — Он вообще знает, что тут происходит? Готова поспорить, исчезни половина припасов, он бы и не заметил!

— Последи за закусочной, — говорит Марцелла рабыне за прилавком. — Я только поговорю с… моей подругой.

— Ты не будешь пить? — удивленно спрашивает покинутая Кресса.

— Через минутку. — Амара улыбается и, проходя мимо, сжимает плечо Крессы.

Она вслед за Марцеллой поднимается по приставной лесенке в комнаты над заведением. В крошечной душной каморке еще жарче, и Амара паникует едва ли не больше самой Марцеллы.

— Ты должна отдать долг, — резким от тревоги голосом говорит она.

— Нет, это ты должна оставить меня в покое, — шипит Марцелла в ответ. — Я не могу и дальше залезать в выручку. Либо берите меньше, либо дайте мне больше времени! Твой хозяин должен меня понять. Эти проценты непомерны.

— Значит, не надо было подписывать договор.

Амара оглядывает комнату. Здесь нет совершенно ничего ценного, по крайней мере на виду. Интересно, откуда взялись янтарные бусы. Возможно, семья сестер переживает не лучшие времена, как когда-то они с матерью. Благосостояние всегда балансирует на острие ножа.

— Тогда оставьте себе бусы, — надломленным голосом говорит Марцелла. — Я не могу расплатиться быстрее.

— Бусы не покрывают проценты.

Марцелла смотрит на нее, на миг онемев от потрясения.

— Ты шутишь!

Пол дышит жаром, и с Амары льется пот. Ее тошнит от запаха пирогов и удушающего чувства вины. Она вспоминает Драуку. Страшно подумать, что Феликс может сделать со стоящей перед ней женщиной. Она не может уйти без денег.

— Как насчет кольца? — спрашивает она, показывая на перстень с камеей, который Марцелла безотчетно крутит на пальце.

Марцелла по-детски прячет руку за спину.

— Нет.

— Ты можешь положить конец платежам. Мы сегодня же спишем всю ссуду.

— Оно принадлежало моей матери. Она умерла. Я не могу его отдать.

Марцелла, одиноко стоящая в убогом жилище, которое делит с пьяницей-мужем, кажется трогательно хрупкой. Феликс с легкостью разгромит ее дом, превратив его в груду обломков.

— В дымных маленьких закусочных легко возникают пожары, — говорит Амара. — Будь поосторожней с печью. — Она выдерживает угрожающую паузу и протягивает раскрытую ладонь. — Дай мне кольцо. Если не дашь, я не смогу тебя защитить.

Никто еще не смотрел на нее с большей ненавистью, чем Марцелла. Женщина в последний раз вертит перстень на распухшем от жары пальце. Она медленно, с трудом стягивает его с себя, словно борясь с собственной плотью. Наконец она бросает кольцо на ладонь Амары.

— Никогда сюда не возвращайся.

— Поверь, — говорит Амара, — я только что оказала тебе услугу.

Она понимает, что это правда, ведь Марцелла могла лишиться куда большего, чем кольцо, и все-таки собственные слова кажутся ей чужими. Она понимает, что заговорила в точности как Феликс.

— Таких ужасных стихов я еще не слышал! — Приск покатывается от хохота над историей о том, как волчицы пели сочиненный Корнелием гимн Флоре.

Дидона и Амара тоже смеются, а Сальвий качает головой.

— Если бы я знал, какие слова вы положите на эту прекрасную мелодию, я никогда бы вас ей не научил, — мрачно говорит он, но его глаза улыбаются.

Сегодня ночью девушки должны расплатиться за уроки музыки, но они чувствуют себя как на празднике. В маленькой столовой Сальвия мерцают свечи, и в открытые окна веет вечерней прохладой. Этот ужин уступает в великолепии посещенным ими пирам — Сальвий потчует их рагу из фасоли и небольшими кусочками жареной голубятины, — но Амара впервые с тех пор, как покинула отцовский дом, ощущает себя почти в кругу семьи. Она подозревает, что то же самое чувствует и Дидона.

Сальвий подливает всем вина и протягивает пустой кувшин своему рабу. Маленький мальчик выскальзывает за дверь, чтобы снова его наполнить.

— Итак, когда ваше следующее выступление?

— В последнюю ночь Флоралий! — отвечает Дидона. — Только на сей раз мы будем исполнять Овидия. Эгнаций дал нам выучить кое-какие стихи.