Ставцева отправлю в Польшу! Это акт моего извинения за невольную грубость! Завтра вы можете собираться в отъезд. Кружным путем, но надежным! На Владивосток, через океан — в Америку. Оттуда в Европу. Мы с вами встретимся в Варшаве.

Кольберг пожал вдруг руку Курбатову, встал и почти неслышно вышел.

Раздумывай не раздумывай, а деваться было некуда. Некуда! Бежать? Безумие. Ни минуты Курбатов не верил, что Кольберг снял свои подозрения. Как бежать? Наверняка за ним слежка, он в кольце.

На сборы ушло два дня. К поезду им был подан автомобиль Кольберга. На вокзальной площади — внезапная встреча. На площади стояли виселицы. Здесь контрразведка Колчака приводила в исполнение приговоры. На этот раз только один повешенный.

Курбатов и Ставцев вышли из автомобиля неподалеку от крайней виселицы. Раскачиваясь на ветру, постукивал оледеневший труп. Курбатов узнал Шеврова.

Ну конечно! Кольберг заметает следы. Хочет дать знать, что он согласился на версии предательства Шеврова, что он, Курбатов, вне подозрений. Так, и только так, читалось это безмолвное послание Кольберга, его прощальный жест.

Поезд тронулся.

И на этот раз путь не близкий, но путь и неизвестный, конца ему не видно. Да, настала минута подумать. Дубровин говорил, что он вправе в любую минуту остановиться и вернуться назад. На большой остановке отстать от поезда. Отделаться от слежки и — в лес, в тайгу. Может быть, и удалось бы выбраться. А как оттуда, из Польши, вернуться? Наташа ждет... Какая возможность встречи вероятнее? А можно ли вообще раздумывать о вероятности встречи, пока он еще нужен? Нужен ли? Исчез Проворов. Правду ли сказал Кольберг, что Проворов бежал? Все это задача с неизвестными, превышающими возможность ее решения. Если Проворов действительно ушел, то уход его был своевремен. А ушел ли? Как связаться с чекистами? Как? Связь оборвана...

В вагонах шла пьянка, офицеры резались в карты, шныряли какие-то купчишки. Но Курбатов был уверен, что в этой разношерстной толпе пассажиров едут и люди, приставленные к нему Кольбергом. Он был крайне осторожен. Надежда, что его найдет связной, побуждала своей логикой к общительности. Чем больше встреч, больше дорожных разговоров, тем больше шансов, что связной может подойти к нему с меньшей опаской.

Где-то уже на перегоне к Приморью, рядом с ним у окна остановился офицер в чине штабс-капитана. Курбатов давно приметил его. Он ехал в том же вагоне. Несколько раз встречались, сходились вот так же у окна, расходились. Штабс-капитан был любителем карточной игры и пропадал в тех купе, где завязывалась партия в преферанс.

Они стояли рядом и смотрели в окно на пробегающие мимо заснеженные сопки. Перестук колес, клубы черного дыма за окном. Обычная дорожная картина.

И вдруг Курбатов услышал слова пароля, который был дан ему Дубровиным для связи. Этот пароль был неизвестен Проворову. Это было условием операции.

Курбатов произнес отзыв, штабс-капитан закончил пароль. Не меняя позы наблюдающего за дорогой, с лицом равнодушным, с лицом скучающего путешественника, штабс-капитан говорил:

— Мне приказано передать вам, что вы вправе приостановить операцию. Алексей Федорович просил вас еще и еще раз подумать... Если вы все же решили продолжать операцию, в Центре считают, что вы можете сделать много полезного! Куда вы едете?

— Через Америку в Польшу! Так мне сказано Кольбергом. Но он подозревает меня.

— Это сейчас вам ничем не грозит. Это вам сейчас только помогает. Кольберг заботится об интересах немецкой разведки. Ее интересы — сохранить вас на будущее. Нет ли у Кольберга данных, подтверждающих его подозрение?

— Данных нет! Домысел и анализ,,..

— Без данных это так и останется домыслом. Проворов благополучно ушел. Это был приказ Центра. Мы с вами обрываем связь. Мы сами вас найдем, сами не ищите связи. Это опасно. Пароль будет тот же. Я передам, что вы согласны и дальше нам помогать?

— Передайте, что согласен.

— У меня есть для вас посылка. Я сойду на следующей станции. Вы умеете играть в преферанс?

— Умею.

— У вас в купе я начну игру. Когда я сойду, вы займете мое место. Я забуду несколько книг и кое-какие выписки из книг и архивов. Те выписки, что в конверте, для вас. Этот материал никак не может вас компрометировать. Это письма из ссылки вашего прадеда. Они уже приводились в литературе о декабристах. Вы сможете объяснить, что вас заинтересовали мои бумаги, что в этих бумагах вы нашли копии с этих писем. Но я думаю, что вам пока ничего не придется объяснять. Эти копии с писем переданы Дзержинскому для вас. Переданы по просьбе Ленина. Он вспомнил вас и просил их вручить вам...

Перестук колес заглушал голоса. Штабс-капитан Бамолк. Все с тем же скучающим выражением на лице отошел от окна. Прошелся вдоль вагона. Постоял еще кое с кем у окна. Вошел в купе. Очень скоро он сколотил новую партию в преферанс. Курбатов подошел к купе и встал в дверях, словно бы заинтересовался игрой.

Проводник прошел по вагону, объявил название станции.

Штабс-капитан заторопился, собрал наскоро чемодан и встал. Растерянно оглянулся, ломалась партия. Курбатов предложил свои услуги. Произвели расчет, штабс-капитан выложил проигранное, распрощался и вышел к проходу. Курбатов сел на его место.

Партия затягивалась. Курбатов рисковал. Росли записи. Он прочно осел в купе. Перекладывая подушку, обнаружил под ней книги и пачку бумаг. Посетовали на рассеянность штабс-капитана. Книги пошли по рукам. Заглянули в бумаги. Выписки из книг. Выписки никого не заинтересовали. Курбатов, уходя из купе, забрал бумаги с собой. Ночью, лежа на верхней полке, когда все уже заснули при колеблющемся свете восковой свечки в фонаре над потолком, развернул посылку. В пакете оказались перепечатанные на машинке несколько писем Алексея Курбатова из Ялуторовска, помеченные 1832 годом, 1836 и 1841 годами. Письма сдержанные, письма как повесть о жизни людей, оторванных от семьи, от жизни. Ни слова жалобы, да жалобы и не могли проникнуть сквозь цензуру Третьего отделения.

А вот и еще одно письмо: «Родная Наташа!»

Так это же письмо к его невесте, к Наталье Михайловне Вяземцевой. Это же объяснение той романтической истории, о которой глухо говорили у них в семье.

«Родная Наташа! Простите меня за смелость, однако мне думается, что иное обращение и невозможно.

Сквозь острожные стены, просторы Сибири пронесут Вам мой единственный, а может быть, и последний подарок. Когда Вы были девочкой, Вы вынули из волос цветок ландыша и подарили его мне, и стал он знаком моего счастья и несчастья. Я отливал цветок ландыша из бронзы,