– Это вы простите меня! – сквозь рыдания попросила она, обняла Шереметева и прижалась губами к его губам. – Будьте счастливы, я очень вас прошу!

Надин выбежала за дверь, в коридоре увидела мать, но, будучи не в силах удержать рыдания, лишь кивнула ей и проскользнула на лестницу, а оттуда – в свою комнату. Плакать.

Плакала Надин до вечера. Она так и не смогла остановиться, сердце её заходилось от горя и раскаяния, ведь она причинила страшную боль ни в чём не повинному человеку, искренне её полюбившему. Мать и бабушка по очереди заглядывали к ней, но Надин шептала, что хочет побыть одна. Наконец обе женщины сдались и оставили её в покое.

Утро принесло успокоение: Надин проснулась опустошённой, но готовой жить дальше. Она долго возилась, меняя наряд и причёску. Ей очень хотелось выглядеть сильной и независимой, она сейчас не вынесла бы жалости. Что угодно, только не жалость!.. Она ещё станет счастливой и богатой. Надин вспомнила, что на сегодня назначила встречу с поверенным. Жаркович уже оформил ей купчую на дом.

Объяснив матери, что собирается в одиночестве помолиться и пожертвовать деньги на восстановление Ивановского женского монастыря, Надин взяла у Софьи Алексеевны золотой червонец, села вместе со Стешей в экипаж и, как всегда, «позабыв» сопровождающего лакея, отправилась на Солянку. Флигель поверенного прилепился как раз под монастырской стеной, и её слова о причине поездки казались очень правдоподобными. Как и в прошлый раз, Надин оставила горничную в экипаже, а сама постучала в дверь.

Жаркович открыл сразу, как будто бы ждал ее. Он вновь проводил Надин в свой кабинет, усадил в то же самое кресло между распахнутых окон и протянул ей бумагу с большой сургучной печатью.

– Вот, ваше сиятельство, извольте получить купчую. А это – ключи. По цене вышло так, как договаривались: Барусь продал вам залог за четверть первоначальной стоимости, а уж от настоящей цены дома это будет меньше десятой доли. Выгодную покупку совершить изволили. У нас тут появился ещё один просроченный залог: городская усадьба недалеко отсюда, на Солянке. На прошлой неделе её хозяин допился до белой горячки – он так в себя и не пришёл, вчера похоронили. Наследников у него нет, имущество теперь в казну отойдёт, а то, что в залоге, – это уж нам останется.

– А там сколько выплачено? – встрепенулась Надин.

– Там чуть больше половины, да сумма займа маленькая была против стоимости самой усадьбы. Только по пьяному делу такой дом, да с участком в центре Москвы, можно было заложить у процентщика.

– Я хочу и усадьбу, – решила Надин. – Долго ждать по ней решения?

– Срок по платежу – десять дней как вышел. Должник скончался, так что можно сразу оформлять купчую. Коли вы согласны, я вам её к третьему дню подготовлю. А что до переделки дома на Неглинной, так я уже и сметы у застройщика взял. Изволите посмотреть?

Жаркович разложил на столе бумаги и помог Надин разобраться в предложении. Поверенный сказал правду: местная артель брала недорого, а работы обещала выполнить всего за два месяца.

– Принимаем их предложение, – решила Надин. – Вы сами сможете мне выделить такие деньги и проследить за работами?

– Конечно, ваше сиятельство! Барусь так и поручил сделать.

– Прекрасно! Значит, договорились. Я приеду послезавтра в это же время, – сказала Надин и простилась с Жарковичем.

Поверенный проводил её до кареты и вернулся в дом. Надин уже поставила ногу на подножку, когда за её спиной громко, с неприкрытой издёвкой прозвучал знакомый голос:

– Не спешите так, Надежда Александровна! Уделите пару минут вашему скромному поклоннику.

Надин оглянулась и оторопела: на неё, ехидно улыбаясь, смотрел Вано Печерский.

Печерский наслаждался. Ну, наконец-то и у него случился праздник! Теперь уж эта кукла нахлебается досыта. Мнила себя ловкой особой? Как же, она ведь никогда его открыто не оскорбляла. Зачем? Она просто не замечала графа Печерского. Вано даже удосужился подсчитать: из четырех заданных им вопросов высокомерная дрянь отвечала только на один. Понятное дело – выдумала маневр, призванный указать Вано, что дама в его ухаживаниях не нуждается. Да кто она такая? Брат – каторжник, сама сидит без приданого. Нет, чтобы знать своё место, так она ещё и нос дерёт!

Вано устроился в своём убежище за кустом так рано, что ему пришлось прождать несколько часов. Надин прибыла уже ближе к полудню. Она прошла в кабинет поверенного, а Печерский навострил уши, и не прогадал – подслушанный разговор оказался чрезвычайно интересным.

«Ну, и аппетиты, – подивился Вано, услышав, как нахалка поручила купить ещё и городскую усадьбу. – Впрочем, это даже к лучшему: пусть скупает дома – потом всё это достанется неутешному вдовцу».

Поняв, что собеседники во флигеле обо всём договорились и стали прощаться, Вано вышел за ограду и оказался на пустой улочке, бегущей вдоль монастырской стены вниз к Солянке. Карета ждала у крыльца, в её окошке маячила голова хорошенькой румяной девушки в платье служанки. Вано прислонился к решётке и стал ждать.

Поверенный открыл перед Чернышёвой дверь.

– Идите, идите, я сама… – сказала Надин своему очкарику, тот поклонился и вернулся во флигель.

Служанка распахнула дверцу экипажа, её хозяйка ступила на подножку. Вот он – момент торжества! Печерский громко окликнул Надин. Та обернулась, увидела его – и растерялась. Что это было? Изумление или испуг? Вано, честно говоря, не понял, но ему было всё равно: он с наслаждением глянул в мятущиеся глаза графини Чернышёвой и вбил первый гвоздь в крышку её гроба.

– Вы, сударыня, как я вижу, слишком увлеклись коммерцией. Только вот интересно, знают ли о ваших делах близкие люди? Бьюсь об заклад, что ваш дядюшка Александр Иванович будет сражён, узнав, чем занимается его молодая родственница. Вы не считаете, что нам нужно всё это обсудить?

Щёки Надин побледнели, а глаза потухли. Печерский нагло уставился в её помертвевшее лицо. Он упивался смятением своей жертвы. Надин молчала. Язык, что ли, проглотила от страха? Вот и славно… Наконец барышня как будто собралась с силами и спросила:

– Чего вы хотите?

– Встретиться с вами в новом доме, – заявил Вано и назвал адрес. – Кстати, я одобряю ваш вкус, дом очень даже неплох.

Надин не ответила, пришлось её припугнуть:

– Ну что? Так и будем в молчанку играть? – Печерский постарался, чтобы слова прозвучали грубо.

Его жертва как будто бы проснулась.

– Когда? – спросила она.

– Сегодня вечером.

– Я не могу, – отказалась Надин, – по вечерам я занята, могу приехать только утром.

– Не возражаю. Утром, так утром… Приезжайте завтра. В десять часов вас устроит?

– Хорошо, – кивнула Надин, взобралась в экипаж и крикнула кучеру: – Трогай!